Средний европеец как идеал и орудие всемирного разрушения

Двадцать, двадцать пять лет очень много значат в жизни государственной (не культурной); и если Германия, как кажется, хоть настолько или даже менее, хоть на пятнадцать лет моложе Франции в исторических судьбах своих, то этого вполне достаточно для еще более выразительного приложения системы давления на Запад, которым уже и без того столь явно заменила Германия со времени Бисмарка свои прежние мечты о давлении на Восток. Этот Drang nach Osten, положим, еще продолжается, но всякому понимающему этого рода дела ясно, что это последние попытки, и, сравнительно с энергическим движением противу Запада, они очень уж ничтожны. Стоит только Франции быть еще раз побежденной (а она будет и еще раз), стоит ей утратить еще кусок своей территории, когда-то столь недоступной врагам и «священной» («le sol sacr'e de la France!»[30]); стоит, с другой стороны, Германии присоединить себе Голландию и восемь миллионов австрийских немцев; стоит при этом еще и России благоприятно решить Восточный и славянский вопросы (а она их решит!), и вот движение немцев к юго-западу, к берегам Атлантического океана и Средиземного моря усилится, Drang nach Westen увеличится, и романскому племени волей-неволей придется или быть совсем завоеванным на месте, или действовать по программе и пророчеству Прево-Парадоля – заселять внутреннюю Африку и ее северные берега.

Романцы выселяются и смешиваются с неграми, Париж разрушен и, быть может, наконец, покинут, как покинуты были столькие столицы древности; германцы отчасти тоже выселяющиеся, отчасти теснимые объединенными славянами с Востока, придвигаются все ближе и ближе к Атлантическому приморью, смешиваясь теснее прежнего с остатками романского племени... Неужели это одно уже само по себе взятое не есть именно то, что называется разрушением прежних государств и постепенным падением прежней культуры?

Если и это не гибель, если и это не уничтожение, если это не перерождение даже и племенное, этнографическое, то я должен сознаться, что я ничего не понимаю!

А для обнаружения всех этих последствий нужны только следующие события: 1) более прежнего сильная вспышка анархизма во Франции и вообще в романских странах и 2) утверждение России на турецких проливах по соглашению ли с Германией или вопреки ей – все равно.

А разве и то и другое не предчувствуется неким общим даже историческим инстинктом? Везде, во всех странах теперь многие и того и другого крайне опасаются, и очень многие и того и другого крайне желают. Вернейший признак, что и то и другое, и анархия во Франции, и взятие нами проливов, – не только сбыточно, но и неминуемо.

VIII

«Россия – глава мира возникающего; Франция – представительница мира отходящего», – сказал Н.Я. Данилевский; сказал верно, просто и прекрасно.

«Россия – глава мира возникающего»; «Россия не просто европейское государство; она целый особый мир...» Да, – это все так, и только не понимающий истории человек может не согласиться с этим.

Но весь вопрос в том, чт`o несет в тайных недрах своих для вселенной этот, правда еще загадочный и для нас самих и для иноземцев колосс, которого ноги перестали на Западе считать глиняными именно с тех пор, как они, вследствие эгалитарных реформ по западным образцам, немного ослабели и размякли? Что он несет в своих недрах – этот доселе только эклектический колосс, почти лишенный собственного стиля? Готовит ли он миру действительно своеобразную культуру? Культуру положительную, созидающую, в высшей степени новоединую и новосложную, простирающуюся от Великого океана до Средиземного моря и до западных окраин Азии, до этих ничтожных тогда окраин Азии, которые зовутся теперь так торжественно материком Европы; ибо все тот же Н.Я. Данилевский доказал (неопровержимо по-моему), что, географически говоря, Европы такой особой нет – а вся эта Европа есть лишь не что иное, как Атлантический берег великого Азиатского материка; великий же смысл слова «Европа» есть смысл исторический, т. е. место развития или поприще особой, последней по очереди культуры, сменившей древние, предыдущие, – культуры романо-германской.

Представим ли мы, загадочные славяно-туранцы, удивленному миру культурное здание, еще небывалое по своей обширности, по роскошной пестроте своей и по сложной гармонии государственных линий, или мы восторжествуем над всеми, только для того, чтобы всех смешать и всех скорей погубить в общей равноправной свободе и в общем неосуществимом идеале всеобщего благоденствия, – это покажет время, уже не так далекое от нас...