Средний путь. Карибское путешествие

Когда в полдень я, за отсутствием стула, лежал в гамаке, негритянка из соседней комнаты позвала меня посмотреть на обезьян на деревьях по краю росчисти. И, правда, они визжали и прыгали там. „Всегда они там в это время“, — сказала она. Она не была гвианкой, приехала с одного из островов; ее муж учился на священника. После того как я признался, что я не христианин, мы поговорили о религии. Она однажды встречала индуиста и отметила огромную разницу во взглядах индуистов и адвентистов: адвентисты, например, считают, что мир был буквально создан за шесть дней. Они не пьют чая и кофе, потому что эти напитки содержат кофеин. Кто-то в миссии попробовал использовать „Постум“, говоря, что там нет кофеина, но пастор положил этому конец. Она вскипятила мне воды, и я попросил у нее немного сахара. Затем, вспомнив, ее слова о лихорадке в миссии („Будьте поосторожней. Заболевают те, кто не соблюдает границ между людьми“ — замечание, принявшее неожиданно расовый оттенок), я не стал брать сахар, хотя и сделал вид, что положил. Вместо этого я открыл банку сгущенки.

Вечером я купался в реке. Мистер Винтер спустился вниз, в шортах, со своим ведром, и окатился водой. Несколько индианок стирали на валуне. Они показались мне живописными, но мистер Винтер из-за них совсем разволновался. Он считает, что вся река заражена. Мы мрачно побрели впотьмах обратно в свою комнату. Из Параимы не было спасения, кроме моторной лодки миссии, а она шла через четыре дня. На ужин у меня был плавленый сыр и чашка кофе, кипяченую воду мне обеспечил мистер Винтер. Китайский мальчик громко распевал гимны. В нашем фонаре не было масла, а когда я отправился за маслом к учителю-негру, я застал всю семью за пением гимнов. С темным фонарем в руке я ждал на ступеньках, глядя, как над росчистью опускается ночь, как мерцают деревянные пни, набираясь светом, и как ярко освещен дом пастора.

В восемь, при свете фонаря, мы легли спать, я в своем гамаке, мистер Винтер в своей колыбели, и разговорились о прогулке к Утши, на которую я собирался в воскресенье, после праздника субботы. Я уже обсудил с Палмером проблему диких вепрей. Он сказал, что однажды наткнулся на их стадо; гвианцы, которые были с ним, в страхе разбежались и покалечились, силясь влезть на деревья, совершенно для этого не подходящие, в то время как он сам, никогда не слышавший про все эти ужасы, вытащил камеру и сфотографировал стадо, когда оно бежало мимо по обе стороны от него: его мать живет в пригороде Лондона и любит получать фотографии тропических лесов и дикой жизни.

„Мне, конечно, хотелось бы с вами пойти, — говорил мистер Винтер с долгими паузами. — Конечно, хотелось бы. Но я слишком стар. Я буду вас задерживать. Я всегда валяю дурака первые час или два. Всем даю идти вперед. А сам просто ва-а-ляю ду-у-рака, пока не придет второе дыхание. Знаете, что для энергии хорошо в такие прогулки? Поджаренная кукуруза. В Эквадоре я всегда с собой брал такую кукурузу. Повалял дурака. Съешь горсть кукурузы. Повалял еще. Съешь еще горсть поджаренной кукурузы. Пока не пришло второе дыхание. Вот как я делал это в Эквадоре. Но я вас задержу. Очень хотелось бы пойти. Жалко, забраться так далеко и не увидеть этих водопадов. Скажите, сделаете мне любезность? Пришлете мне фотографии?“

Суббота в миссии и правда была похожа на воскресенье, все были в праздничных одеждах и мало что происходило. Китайский мальчик сидел у себя и с воодушевлением распевал. Мистер Винтер предложил мне ветчины на завтрак, и теперь пришла моя очередь отказаться. Он спросил почему. Я объяснил, что получил полувегетарианское воспитание, а он сказал, что не пьет по религиозным причинам.

„Мы точно затруднили себе жизнь, — сказал он. -

Думаете, они будут недовольны, если я пожарю ветчину на плите? Они, конечно, очень недовольны, когда делаешь что-то, чего они не одобряют“.

„Думаю, будут, — сказал я. — Я как подумаю о своих сигаретах…“

„А я о своем кофе… — он приоткрыл рот, и потрескавшееся лицо расплылось в проказливой улыбке. — Но я люблю чашечку кофе, что верно, то верно. Хотите?“

После этого мы пошли к деревне и, к своему облегчению, застали доктора Талбота за выдиранием зубов. Он выдрал много зубов и был в великолепном настроении; болел он всего лишь простудой. Большинство индейцев были в воскресной школе. Мужчины были в саржевых брюках, а несколько человек в костюмах. В недостроенном, с обнаженным каркасом, деревянном доме двое подростков слушали на граммофоне калипсо Воробья.