Средний возраст

Тяжелый молот жизни не раздробил Чжунъи в порошок, но все же изменил его форму. Он стал другим человеком, боязливым, сдержанным, молчаливым, недоверчивым; он почти никогда не говорил откровенно, редко высказывался о жизни и людях, старался не высовываться. Постепенно сознательное стремление это стало его второй натурой. Как человек, долгое время лишенный собеседников, почти разучивается говорить, так и он мало-помалу превратился в слабовольного, скучноватого, без живинки человека, лишенного собственных взглядов и принципов. Его можно было сравнить с зеленым плодом, который опалило дыхание губительного суховея: не успев созреть, он начал желтеть и сохнуть. И внешность у Чжунъи была соответствующая: худое морщинистое лицо, похожее на кусок перестоявшего теста, маленькая, уже начавшая лысеть голова на тонкой шее… Единственное, что у него сверкало и бросалось в глаза, — это металлическая оправа очков. Сидя рядом со своим сослуживцем, внушительным с виду Чжао Чаном, он имел жалкий вид ощипанного воробья.

После окончания университета его из-за дела брата отправили рядовым преподавателем в среднюю школу. Позднее институту истории понадобился квалифицированный сотрудник по истории крестьянских восстаний в новое время. Поскольку к тому времени с брата уже сняли колпак, Чжунъи рекомендовали на это место. Скоро всему институту он стал известен как человек боязливый, но честный.

Все эти годы он жил в одиночестве. Иные добросердечные сослуживцы знакомили его с девушками. Девушкам в мужчинах нравится честность, но не слабохарактерность, вялость, отсутствие собственного мнения. После нескольких встреч новые знакомые отказывались от него. Лишь недавно он, можно сказать, завел подругу — рекомендованную общими приятелями сотрудницу библиотеки, старую деву лет тридцати пяти, с заурядной внешностью, очень порядочную, немного суховатую, большую любительницу чтения. Из полутора десятков попыток Чжунъи завязать знакомство эта оказалась первой удачной — девушка не только не отвергла его, но и испытывала к нему явную симпатию. Сослуживцы подавали советы, подбадривали его, старались довести ухаживание до благополучного финала. Но когда ему рекомендовали изменить свой характер, он лишь посмеивался: не мог он, да и не хотел переделывать себя. Ведь его жизненная философия, основанная на логике жизни, обеспечивала ему спокойное существование. За последние годы, когда разбушевались волны культурной революции, многие из сотрудников института ввязывались в бучу: разоблачали начальство, создавали боевые отряды, схватывались друг с другом, конфисковали имущество, пускали в ход оружие… Ни один из них хорошо не кончил, каждый пожал плоды своих стараний: разоблачители сами оказывались разоблаченными, конфисковывавшие чужое имущество лишались собственного. А он? В дни невиданной смуты он находил в институте пустую комнату и выписывал из трудов классиков — единственного, что не попало под запрет, — все изречения, имеющие отношение к проблемам новой истории. Да, он поступал правильно! Другие то и дело сводили между собой счеты, его никто не трогал. Иные, пострадав от своих же противников, задним числом жалели, что с самого начала не последовали примеру этого робкого, ничем не примечательного человека.

И вот теперь письмо брата донесло до него весть: увы, он больше не принадлежит к числу счастливчиков.

Кампания уже развернулась по всей стране, и брат каким-то образом узнал, что Чэнь Найчжи из-за нескольких неосторожных слов сделался главной мишенью разбирательства и допросов. Вновь поднято старое дело. Брат опасался, как бы Чэнь Найчжи, не выдержав оказываемого на него давления, не рассказал об истинном авторе тех тезисов, за которые он был осужден в прошлый раз. А тогда — тогда беда обрушится на голову Чжунъи.

Чэнь Найчжи, писал брат, не выдал его тогда из благородства и чувства дружбы. Но прошло более десяти лет, бывшие друзья ни разу не виделись, чувства могли остынуть, люди — перемениться. Кто знает, каков сейчас Чэнь? Ведь рассказывают: когда Гун Юнь зачислили в правые, ее муж без колебаний последовал за ней и делил с женой все невзгоды. А в прошлом году, когда жизнь внешне была спокойной, но по-прежнему томительной, когда он отчаялся увидеть хоть проблеск надежды на лучшее и устал без конца тащиться по топкой грязи, подал на развод и покинул Гун Юнь… Горит ли еще в душе Чэнь Найчжи прежний огонь? В душе у самого Чжунъи огонь давно угас, и он не верил, что Чэнь Найчжи, перенесший невообразимые лишения, мог остаться прежним.

Случившаяся в пятидесятые годы беда, как бумеранг, с помощью которого австралийские аборигены охотятся на водоплавающую птицу, описав кривую длиной в десяток лет, теперь неслась, сверкая на солнце и целясь прямо ему в лицо.

6