Средний возраст

Взор Чжунъи остановился на росшей за окном иве. Ее ветви с недавно распустившимися листьями покачивались под легким дуновением ветра, пленяя своей нежной зеленью, но в сердце Чжунъи это не рождало никакого отклика. В его мозгу что-то вращалось быстро-быстро, словно мотор. Маленькие дети любят, забившись в уголок, придумывать разные страшные сцены и пугать самих себя; вот и он представлял во всех леденящих кровь подробностях последствия, к которым может привести утерянное письмо. К тому же по силе воображения он сегодня вполне мог соперничать с Дюма-отцом. Вдруг ему вспомнилось, что, обыскивая утром свою комнату, он не взглянул под нижний выдвижной ящик стола, а ведь, когда он вытаскивал ящик, письмо вполне могло упасть туда, тем более что ящик был переполнен. Не исключено, что, торопясь на работу, он сгреб вместе с другими вещами со стола письмо и сунул его именно в этот ящик. Ощущение же, будто он положил его в карман куртки, было ошибочным — одним из тех, что легко возникают у сильно обеспокоенного человека. Ему захотелось немедленно броситься домой и перевернуть стол, ради этого он уже готов был изобразить внезапное недомогание.

Но такое благостное состояние продолжалось минут пять, не больше: он понял, что это всего лишь маловероятная гипотеза, придуманная для самоутешения. Уверенность, будто он ощупывал письмо в кармане, вновь упрямо возникла в кончиках его пальцев и была столь же отчетливой и твердой, как утром. Письмо потеряно, это ясно. Теперь вся надежда на то, что подобравший его добрый человек опустит конверт в почтовую тумбу. А если попался недобрый человек? Надорвет, прочтет, узнает его тайну, захочет с помощью письма отличиться и нажить политический капитал, и тогда для него, Чжунъи, уже нет спасения. Страшная картина возникла перед его глазами: вот именно сейчас доносчик передает письмо руководителю рабочей группы Цзя Дачжэню, тот разворачивает его, читает…

Вдруг в дверь постучали. Он вздрогнул от неожиданности. Кто-то из сослуживцев крикнул:

— Войдите!

Дверь слегка приоткрылась, показалось незнакомое широкоскулое и в то же время чуть-чуть удлиненное лицо с маленькими, как бы опущенными книзу глазками и большим ртом, чем-то напоминавшее морду гиппопотама. Затем раздался голос с явным сычуаньским выговором:

— Это канцелярия? Я к вам по делу.

— Здесь проводится кампания. Вам надо пройти на второй этаж заднего корпуса, в ревком. А если вы прибыли по следственному делу, то поднимитесь на третий этаж, в рабочую группу, — холодно ответил все тот же сослуживец. В такие дни никто не хотел встревать в дела, не касающиеся его лично.

У Чжунъи сидел прямо против двери. Ему показалось, что в открывшей дверь руке белеет конверт. Сердце его подскочило вверх, прямо к гортани. Может, этот человек принес письмо?

Посетитель прикрыл дверь и удалился.

У Чжунъи вскочил, задев при этом стул и едва не опрокинув его, распахнул дверь и выбежал в коридор. Все это он проделал молниеносно, как по пожарной тревоге. Все в комнате удивленно переглянулись…

— Вам кого?

— Мне нужно институтское начальство.

— А у вас… у вас в руке разве не письмо?

— Письмо, а что?

— Вы его на улице подобрали, да? — Чжунъи не мог сдержать нетерпения.

— Подобрал? — Опущенные книзу глаза посетителя едва не полезли на лоб и с удивлением взирали на человека, чьи действия, слова и внешность производили столь необычное впечатление. В голосе его зазвучал гнев: — Как это — подобрал? Я прибыл из Чунцинского музея для установления деловых контактов. Вот направление из моей организации! Может, скажете, оно подложное? Видите — вот печать. У меня и служебное удостоверение при себе. — Сделав каменное лицо, он разжал ладонь — да, это было рекомендательное письмо из его учреждения, и на нем действительно красовалась круглая красная печать.

У Чжунъи облегченно вздохнул. Правда, теперь надо было выпутываться из неловкого положения, в которое он сам себя поставил. Лицо его выражало смущение, уголки рта дергались, но убедительных слов для объяснения своей оплошности он не находил.

Посетитель пробормотал что-то вроде «какое безобразие» и ушел, всем своим видом выказывая неудовольствие. Чжунъи тоже хотел повернуться и уйти, но тут показался шедший в его сторону Чжао Чан. На его полном лице сияла улыбка. Приблизившись вплотную, он сказал:

— Старина, говорят, ты пишешь разоблачительное письмо. Напишешь — может, дашь и мне почитать?

— Что? Разоблачительное письмо? Кого же я могу разоблачать? — Слова заведующего сектором поставили Чжунъи в тупик — он не мог сообразить, чем они продиктованы.