Срезающий время (СИ)

Шедший впереди поручик, не пройдя и метра, вдруг споткнулся и громко выругался, выпуская из рук факел. Послышалось какое-то громыхание, и по ступенькам в подземелье покатилось чьё-то тело. Иван Иванович в ужасе отпрянул назад, но вскоре любопытство пересилило. Он наверняка старался успокоить себя, довольствуясь моим объяснением, что склеп как раз для мертвецов и предназначен. Дым от тлеющей травы хоть и мешал, но вид громоздившихся внутри помещения раскрытых гробов разных размеров подтвердил его мысли. Все это выглядело настолько естественно, что когда я зажёг карбидный фонарь, Полушкин уже без всякого самокопания принялся осматривать тело. Процесс проходил несколько увлечённо, хотя и с явным удивлением на лице поручика. На какое-то время он застыл, рассматривая смерть, прежде чем выпрямился и оглянулся вокруг. Следы времени оставили на стенах склепа абстрактные узоры в виде паутины, однако в нескольких местах были проплешины, словно от прикосновения ладони. Всё выглядело так, будто покойный старался опереться на что-то, прежде чем рухнул на ступеньки.

— Недавно убили, — сказал Иван Иванович. — Алексей Николаевич, посветите-ка вот сюда. Хмм… обыкновенным гвоздём пырнули. Один укол и точно в почку. А вот, кстати, и он, — указывая на длинный, сантиметров двадцать четырёхгранный костыль. — Под прокладкой сюртука какие-то бумаги, все в крови. Посмотрите?

— Темно, лучше завтра, при дневном свете.

— И то верно.

— Судя по всему, — стал предполагать я, — тот, кто всадил в бедолагу гвоздь, обладал завидным холоднокровием профессионального убийцы.

— Замечу, — Полушкин назидательно поднял указательный палец, — как только гвоздь был вынут из раны, несчастный расстрига Арещенков — а это без всяких сомнений он — скончался за пару минут.

— Получается, убийца намеренно оставил оружие в теле? — спросил я.

— Вне всякого сомнения, — охотно согласился поручик. — Давненько я с таким не встречался. "Укол колодочника", очень редкая техника нанесения удара: шляпка упирается в ладонь, и гвоздь удерживается между средним и безымянным пальцем. Потом удар, как хлопок ладонью, и всё.

— Скверная смерть, — задумчиво произнёс я. — Прекращая боль, человек фактически совершает самоубийство. Десять к одному, такая кончина выбрана не случайно, особенно для бывшего попа. Тут что-то личное.

— А по-моему, кто-то заметает следы, — осматриваясь вокруг, произнёс Полушкин. — Хотя делал он это в спешке. Посветите вон под тот открытый корст. Видите бумажку?

— Уж не сестра ли это тех сотенных!? — скорее утвердительно, чем вопросительно произнёс я, беря ассигнацию в руку.

— Боюсь представить Алексей Николаевич, сколько их всего было, — стал размышлять поручик, — четыре гроба… да тут на несколько миллионов. Но это не всё. Посмотрите, что я обнаружил на ступеньках.

На испорченной ассигнации, где буквы практически не пропечатались, красовалась написанная кровью надпись по-польски: "Привет от Стефана Митоша".

— Что скажете, — задался я вопросом, — это написал Стефан, или умирающий расстрига, жаждуя отмщения назвал имя убийцы?

— Хотите услышать моё мнение? Так оно врядли станет отличаться от вашего, — немного подумав, ответил Полушкин. — Да и палец на правой ладони покойного измазан кровью словно чернилами. Сдаётся мне, это послание истинным хозяевам фальшивых ассигнаций. Надо Петра предупредить.

— Пойдёмте отсюда, Иван Иванович. Арещенков был подлым человеком. И ангелы, слетевшие за его душой под пение эпиталамы, шелестя белоснежными крыльями и помавая пальмовыми ветвями, нашли на месте праведника омерзительного сатира, который ползал по земле, страстно рыча, и жадно лизал землю, ибо в бредовом исступлении ему чудилось, что под его губами нагое тело блудницы.

* * *

Дорога в герцогство Варшавское выдалась небезынтересная, и началась она, когда окончилась наша подорожная, и мы по факту проехали последнюю русскую почтовую станцию с совершенно отвратительным по характеру смотрителем и необыкновенно чудесной его женой. Их ссоры вспыхивали постоянно, как по часам, и ревностью был пропитан каждый закуток станции, но сколько в их глазах было любви друг к другу, когда они мирились! Лёд и кипяток, как они уживались вместе? Впрочем, запомнились мне они не столько семейными сценами, а тем, что в зале для путников мы отведали горячей баранины с перловкой и невероятно вкусной подливой, которую похвалили все без исключения. А дальше наше движение больше напоминало перемещение по рокаде воинского подразделения: со всеми обязательствами согласно Уставу.