Срезающий время

Француженка польских кровей рассказала достаточно много. Уверен, во все темные дела своей службы она никого посвящать не собиралась, но даже полученного откровения хватило бы на немедленную смерть. Воистину, под личиной ангела скрывался дьявол. Не спорю, ей было за что мстить, и в какой-то момент я даже проникся ее рассказами, сопереживая и понимая неотвратимость и правильность содеянного. В каждом из случаев она показывала мотивацию своих поступков с такой стороны, что, ставя себя на ее место, волей-неволей начинал осознавать: поступил бы так же. Ибо из всего услышанного выходило, что справедливость явно на ее стороне и лишь стечение роковых обстоятельств заставляло ее совершать неблаговидные поступки. Если б я не представлял характер Жульет и ее пылкую страсть к расчету и манипуляции, то не смог бы противостоять ей и четверти часа. Восприимчивое воображение ее постепенно разжигалось, она бессознательно вступала в эту привычную для нее сферу, осваивалась в ней и почти незаметно входила во вкус новых, неведомых ей доселе ощущений. Она умело поддерживала в собеседнике мысль, внезапно мелькнувшую перед ним, что она раскаялась, и встала, наконец, на путь истинный, что до сих пор она жила поддельной жизнью, теша свое самолюбие, а не сердцем и душою. «Вот оно, настоящее-то счастье, – твердила она мне, – делить жизнь с человеком благородным, возвышенным, отдавать себя всю, без остатка, черпать свои наслаждения в одних чистых источниках первобытной простоты. Как слепы женщины, которые предпочитают пустой блеск в свете мирному счастью, которое они могут доставить любимому человеку! Я пренебрегала своим настоящим назначением. Судите меня!» Как бы то ни было, все это похоже на откровения рецидивистов, маньяков, насильников и убийц, – ищущих себе оправдания. И когда я предложил Жульет оформить все сказанное на бумаге или вновь оказаться в известной комнате, из нее словно вылетел стержень воли. Впрочем, мне могло и показаться.

Вечером мы уселись за стол в гостиной и стали держать совет.

– Ситуация сложная, – говорил Полушкин. – Это не простые наемники, они все из одного полка. Гвардейцы Макроновского. Тот иуда с казенного завода, Пономарев, много чего про них рассказал. Помните, когда наши уже подходили к мятежной Варшаве, случился бой под Кобылкой, и Александр Васильевич взял пленными почти тысячу. Думаете, ляхи долго разгребали снег в Сибири? Так что они здесь больше за идею: «Литва от можа до можа», чем за деньги.

– Спасибо, что просветили, Иван Иванович. Значит, станем планировать со всей тщательностью, – только и сумел я из себя выдавить.

– Вы полагаете, что и я взялся бы за это дело просто так, с налета?! – усмехнулся Полушкин. – Милостивый вы наш Алексей Николаевич, если б я мог только с ружьем и саблей, я бы давно очистил весь уезд от каторжного сброда. Даже наше приключение месячной давности было по большому счету пустяковым дельцем. Теперь же нам предстоит своего рода состязание, я бы даже назвал его благородным поединком. Когда мы попытаемся проникнуть туда, куда, по хвастливым уверениям мадам Жульет, посторонним все пути заказаны, супротив нас встанут первые сабли. Взять штурмом это гнездо, оплот ублюдка Понятовского, например, является для меня вопросом чести, но для осуществления такого замысла потребуются полдюжины отставных солдат моей роты и две недели тщательной подготовки, в то время как с Анной может произойти непоправимое. Вполне возможно, что у Жульет есть подельник, следящий за ней, и если он уже несется во весь опор в герцогство, сообщить, что что-то пошло не так, тогда поверьте, все станет бессмысленно.

– Безусловно, – согласился я, – этот вариант также нужно рассмотреть. Теперь, что мы знаем? Противник прекрасно вооружен и имеет боевой опыт. Их тринадцать, включая старого привратника, сына Понятовского и двух его цепных псов: Ярослава и Леха. Они ждут нас, и, скорее всего, каждый аршин усадьбы доставит нам неприятность. Но иного выхода у нас нет.

– Дело будет не из легких, – пробурчал Полушкин. – Уж поверьте мне.

– Но что с того, дорогой мой Иван Иванович, что с того? Урзернская дыра также считалась неприступной, однако русское оружие праздновало викторию на Чертовом мосту. Мужчине свойственно стремиться к подвигу, а иначе зачем нам жить?

– Предпочел бы пока не прыгать выше головы, – рассмеялся Полушкин в ответ, – а подвиги совершать исключительно в других местах.