Вскоре мы подъехали к поселку. Околица была дивно красива среди той тишины, которая здесь царила. Тут не чувствовалось горя, не слышалась суета жизни, только свободные птицы, щебетавшие без умолку, да густые заросли кустов, буйно разросшиеся и забывшие человеческую руку. Но удивление вызывало не это, а десяток черепов, насаженных как набалдашники на плетень крайнего дома, на одном из которых восседал крупный ворон.
– Иван Иванович, – обратился я, – помните найденные у покойного Арещенкова бумаги?
– Окровавленные? С письмом о получении новой партии ассигнаций в монастыре под Величками и прочей белибердой?
– Да, эти самые.
– Сразу скажу – невыполнимо! – Поручик понизил голос и произнес с сожалением: – Я давно понял, что жизнь без приключений для вас слишком пресна, но, даже несмотря на лихость моих парней, ваши скорострельные револьверы и улучшенные штуцера нам не одолеть охрану за стенами монастыря. Вспомните, в письме сообщается, что в усиление кирасир полковника Мезьо будут направлены егеря пятого полка полковника Курнаковского, у командира которых и следует получить сундук. Вы сами мне это читали. Я даже боюсь представить, сколько там будет народа.
– А не надо представлять, – сказал я, – надо точно знать. А точные данные вычитываются из расчетов самого Арещенкова, который снова взялся обеспечить всю эту кодлу дамами с низкой социальной ответственностью и на обратной стороне письма, не стесняясь, прикидывает, как бы на этом урвать копейку.
– Не понял, какие дамы?
– Из борделя, Иван Иванович.
– Тьфу! Так бы и говорили сразу, что…
– Поручик, – перебил я, – это устойчивое словосочетание, дабы не обидеть представительниц слабого пола. К слову, у покойного были явные задатки коммерсанта. Он надеялся, что соотношение одна к трем устроит все стороны. В прошлый раз обошлось большим составом.
– Обождите, – воскликнул Полушкин и схватился за голову. – Как все просто! Это получается где-то тринадцать-пятнадцать человек… Проклятье! У нас кареты с казной настоящие волкодавы сопровождают, думаю, у французов не хуже. Даже если засаду сообразить, все равно много.
– Для нас, Иван Иванович, но не для Збышека. Если у этого почитателя вольницы пять десятков сабель под рукой, в чем я сомневаюсь, то у него есть хорошие шансы одолеть инкассаторов. Вернее проредить, а дальше в дело вступим мы.
– Допустим, – стал вслух размышлять Полушкин, – мы расскажем Збышеку, что отряд французов везет сундук с деньгами. Он же не знает, что ассигнации фальшивые, и мы ни капельки не соврем.
– Все верно, Иван Иванович, – подтвердил я.
– В таком случае я знаю, как найти Збышека. Василь Фомич! – Полушкин высунулся из ландо. – Распряги-ка, братец, лошадок, да айда со мной к переправе.
Поручик вернулся спустя пару часов, немного пьяным, но с довольным выражением на лице и юношей жуликоватого вида, назвавший себя Яныком, который и обязался показать дорогу к Збышеку. А утром, дабы проводник оставался в неведенье, нам пришлось разделиться и менять маршрут.
Казалось, что наши люди не знали усталости, и восемьдесят с хвостиком верст за один день мы стали воспринимать как само собой разумеющиеся. Пять суток! Пять чертовых суток постоянного движения с короткими перерывами и сменой лошадей, где только возможно и по любым ценам. Однако справились.
Еще вчера мы пробирались под моросью, в наступающей темноте через поле высокой ржи или ячменя, в сторону монастыря. Смоченные дождем колосья буквально обвивали нас, стараясь задержать хоть на мгновенье и не выпустить на еле заметную под мутным светом луны узкую тропинку. Нам оставалось утешать себя только тем, что кошмарная дорога когда-нибудь кончится, как и эта необозримая равнина колосьев, волнующаяся как море. Наконец, стены монастыря, которые я уже начал потихоньку проклинать, показались на горизонте.