Срезанная ветвь

— Телепортировали, говорит. Смотри, куртка какая.

Я взглянул назад, в землянку. Мой взгляд упал на башню из консерв в углу. «АЛЯСКРЫБПРОМ», — прочитал я при тусклом свете ламп.

Алеутская республика хоть и была русскоязычной, но граничила и с Луизианой, и с норвежским Винландом, оставшись нейтральной. То есть могла поставлять консервы и тем, и этим. Если это норвежцы или англичане, понял я, надо сперва прикинуться беженцем, а если не пройдет, то готовиться применить навык. Глаз уже рассчитал угол атаки кинектирующего удара, затем прыгнуть наверх, из окопа, оценить обстановку, поймать автощитом десяток пуль и прорываться через серую зону к луизианцам…

А если крупный калибр? А если мины? А если у врагов сенс? Я ещë ни разу не оказывался на поле боя, где воевали сенсы. Благо, мои собеседники сами разрешили мои подозрения.

Мой мобильник в кармане зазвонил, я машинально нащупал и нажал кнопку сброса, не принимая вызов.

— Это шпион! — вдруг заорал второй, тыкнув мне в морду стволом. — Он норди! Смотри, какая куртка! Руки назад! Оружие брось!

Первый усмехнулся и хлопнул второго по фуражке. Похоже, он был старослужащим — что-то вроде ефрейтора.

— Ты идиот, Сэм, на кой хрен сдались норвегам наши окопы? Мы вторая линия обороны! Ты откуда, малец?

— Москва. Я… сэр, — я забыл слово «дворянин», — подланный российской короны, специальный императорский курьер, младший лейтенант. Находился в Антарктиде. Это сделали тонмаори.

Чин подпоручика примерно соответствовал должности. Для убедительности я порылся в карманах и вытащил чек с заправки в Елауте. Ефрейтор присвистнул.

— Сэр, ну-ка спойте что-то по-русски? — без доли насмешки спросил ефрейтор.

— Ты, мля, серьезно? — усмехнулся я по-русски. — Может, мне ещë вприсядку сплясать и на балалайке спеть?

— What a beautiful language! Какой красивый язык! Еще, сэр, прошу!

Я вздохнул — видимо, подобная нелепость все-таки требовалась для установления контакта. Из всех песен, конечно, вспомнилась наиболее-дурацкая, строки из которой я слышал парой минут назад.

— Ладно, ладно. Хоп, мусорок, не шей мне срок. Машина «Циммера» иголочку сломала… Довольно? Ведите меня к своему командиру.

Ефрейтор покачал головой.

— Сейчас у нас по расписанию утренний обстрел. Пара десятков снарядов — и сидим спокойно весь день. Вряд ли норди попрут в атаку, поэтому Бредли приедет к вечеру только. Пока садись, сейчас будем кофе варить.

Он кивнул на топчан.

— Сколько сейчас времени?

— Семь утра, сэр. Как вас зовут, сэр?

Мы познакомились и наконец-то обменялись рукопожатиями. Ефрейтора звали Томас, он выдал мне чью-то простреленную каску и провел короткую экскурсию по окопу, показав отхожие места и кухню. От сухпайка я отказался, сказав, что не голоден. Местным он явно мог оказаться нужнее. Когда мы сели завтракать, я осторожно спросил про раненых.

— Вчера пару увезли. А чего? У нас только осколочные ранения. Бинтов и обезболки у нас хватает.

Затем спросил про работу, «как там, холодно в Москве?», «а на Антарктиде ещё холоднее?» Затем спросил, видел ли я дракона, только после этого вопроса я снова вспомнил, что у меня есть мобильник, достал и показал фото, чем вызвал полный фурор.

Потом отошёл в сторону и посмотрел пропущенный — он был от отца по квантовой связи. Я уже знал, что аппаратура для подобных звонков была только у него в доме на Новой Зеландии, в Годуновске-Тихоокеанском. По обычной связи я звонить не мог, потому что, во-первых, сомневался, что связанность между континентами существует, во-вторых — потому что был в окопе на линии фронта, где всё слишком плохо, а во-третьих — потому что местные стандарты связи абсолютно не соответствовали имперским, и телефон попросту бы ничего не поймал. Разговор подошедших солдат, которые не до конца поняли, кто я такой, это подтвердил:

— А нахрена ему телефон?

— Ясно для чего — девок смотреть с него после отбоя. У Рихарда тоже есть.

Затем пошли вопросы попроще — есть ли девушка, какая она, умею ли стрелять, на кого учился — в общем, обычный интернациональный мужской разговор.

Я не сразу понял, что ни один вопрос не касался ни моего внезапного появления, ни моих навыков. А лишь через полчаса я вдруг осознал, что все, абсолютно все вокруг было абсолютно-нулевыми.

Меня это удивило, но тут же я прикинул, что ничего странного в этом нет. Увы, низкий процент сечения солдат на фронте в мире, где все делятся на низкопроцентных и высокопроцентных — это вполне логично. Вспомнился хитрый коэффициент Столбовского, высчитывающий зависимость между уровнем образования, средним процентом сенситивных у разных народов и ростом числа изученных навыков. Если учесть, что и вся Луизиана особо не славилась большим числом сенсов среди населения, то генералов можно было понять.