– Жалко? А нас самих не жалко, если замёрзнем тут? Притом не в тюрьме же сидит. Работает себе в котельной и спит там, а не в бараке. Всё так, как будто на воле работает.
– Так, да не совсем. Зарплату он здесь не получает.
– Ну и что? Питание и тепло имеет. У иных на воле ни жилья, ни хлеба.
– Ладно. Пока спрячу бумагу, а потом посмотрим.
Конечно, Петро ничего не знал о той бумаге и продолжал давать лагерю тепло ещё полтора года и тосковать по дому. Но потом что-то в лагере произошло. То ли начальство сменилось и нашло бумагу, то ли у старого начальства совесть проснулась, то ли запрос пришёл из Харькова. А только Петра выпустили всё-таки на свободу.
Едет он домой, мечтает о встрече с женой и детьми, и кажется ему, что поезд идет очень медленно. Приезжает наконец-то домой, а тут его ждёт страшная весть…
Когда его осудили, к дому вскоре приехало начальство с охраной; объявили о конфискации имущества. А какое у селян имущество? Кузню из сарая вытащили да забрали из дому всё зерно. В ногах у начальства Маша валялась, плакала.
– Чем я детей кормить буду? Оставьте хоть на еду что-нибудь.
Сжалились и оставили один мешок фасоли. Да надолго ли хватит этого мешка на 13 ртов? И постепенно дети стали умирать от голода. И соседи помочь не могли, потому что голод начался кругом.
Дело в том, что организация колхозов шла очень медленно. Не хотели свободные крестьяне идти в колхоз, а хотели работать на себя, не в этих трудовых армиях. И власть опять решала вопрос силой. У людей отбирали зерно, мясо засыпали хлором. Отобранный скот загоняли в вагоны и неделями держали без корма и воды, пока не подохнет. Начался повсеместный голодомор.
У Маши не было сил нести умерших детей на кладбище, и их закапывали здесь же в саду. Видя, как умирают её дети, не вынесла горя и она. Её тоже похоронили рядом с детьми. А после смерти матери ещё живые дети стали умирать ещё быстрей. Осталась только старшая дочь Лена и сын Василёк.
Лена уже умела неплохо шить, и её взяли в один дом шить одежду. За работу кормили. А кусок хлеба всегда прятала и приносила домой. На этих кусочках и выжил Василёк.
Как услышал Петро рассказ детей, так ноги у него и подкосились. Кое-как хватило сил в сад выйти. Упал возле могильных холмиков, обнимает их и плачет. До самой ночи пролежал так, еле-еле Лена с Васильком его смогли увести в дом. Ни пить, ни есть не мог. Целыми днями возле могилок и находился. Так за неделю и помер. Перед смертью просил похоронить его тут же, возле своих…
…Что же с мельницей стало? А ничего. После Петра не нашлось в колхозе специалиста хорошего, и она вскоре вышла из строя. Постепенно всё сооружение ветшало, потом совсем развалилось. Что можно было, растащил народ по домам. О том, что здесь раньше была мельница, напоминали только каменные колёса жерновов, которые валялись в траве. Их удобно было использовать в качестве стола, когда кто-нибудь располагался на завтрак на лоне природы.
Как-то раз трактористы расположились там перекусить после трудов праведных. После второй бутылки самогона у них разгорелся спор, чьё колесо дальше прокатится с холма. Самогон, видно, придал им силы поставить два каменных жернова на бок и толкнуть с холма. Колёса покатились вниз, набирая скорость. По мере спуска их траектория всё больше отклонялась от параллельности. Видно, пьяных трактористов подвёл глазомер. Одно колесо укатилось влево, задело угол коровника и сломало его. Второе покатилось в сторону села, врезалось в плетень чьего-то сада и поломало несколько деревьев.
Вот и всё процветание села. Так Рыжий Федька поставил всем сельчанам подножку, но никто об этом не догадывался.
Репетиция
В парке были обычные посиделки пожилых людей. Обсуждались самые различные темы. Как-то разговор зашёл об искусстве вообще и театре в частности.
В разговор вступает один старичок:
– Вы тут заговорили о театре, и я вспомнил эпизод из своего детства. Было это до войны в небольшом городке, бывшем еврейском местечке. Большой радостью для нас был клуб, которым руководил некто Рабинович. Да, «редкая» фамилия. Вот как-то из райкома пришло указание, что для усиления культурно-массовой работы нужно организовать самодеятельный театр. Молодёжь восприняла эту директиву с удовольствием. Начали думать над репертуаром. Пьеса нужна была высокоидейная. Решили инсценировать «Дубровского». И вот начались репетиции. Как их проводил Рабинович, я вам немножко покажу: