Срочно требуется муж!

— Но мы не станем сожалеть об этом, не так ли, несравненная? Зачем думать о печальном, когда вас ждет такое счастье. Как я понимаю, ваш любимый сын женится? Что ж, теперь заботу о нем возьмет на себя другая женщина, более молодая, полная сил. А вы, как я уже сказал, сможете наконец уйти на заслуженный отдых. Поздравляю! А теперь — познакомьте же меня со своим сыночком! Я хочу стать его другом! Что там! Я готов лично сопроводить его к алтарю!

И в этот момент Ольге стало жалко Элеонору Константиновну.

10 Я ТРЕБУЮ ПРОДОЛЖЕНИЯ БАНКЕТА!

Скандал вышел знатный. Элеонора визжала, Петечка был бледен, басовитая Алевтина Семеновна Недыбайло менторским — и очень громким — голосом возвещала, что так «получается со всеми бабами, которым, слышь, климакс в голову ударяет, после чего они начинают кидаться на все, чего ни попадя, хоть и на полено, лишь бы с сучком!». Романоид самозабвенно врал девицам про то, какая многолетняя и могучая мужская дружба связывает «его и Кирюху», а оркестр невозмутимо и вполголоса играл что-то медленное и стильное. Словом, все были при деле, и тогда растерянно Ольга шепнула Кириллу на ухо:

— Я не знаю, что делать дальше!

— Не знаешь — пошли танцевать.

И уже на пятом такте он ее поцеловал…

— Не надо, Кирилл…

— Чего не надо?

Поцелуй был долгим, очень долгим. Нежным, очень нежным. Мучительно нежным. Бесконечно долгим. Потом она открыла глаза — и утонула в сиянии его сапфировых глаз. Оно было таким нестерпимым, это сияние, что Ольга поскорее закрыла глаза обратно — и мучительное счастье повторилось. Они целовались, а саксофон им пел, пел, пел, плакал и смеялся, всхлипывал и судорожно клялся в любви, жаловался и снова смеялся, подбадривал и провоцировал, и никогда в жизни Ольга Ланская, несгибаемая стальная леди, не испытывала такого полного единения с музыкой — и с другим человеком, с мужчиной, сжимавшим ее в объятиях.

Кирилл прижал ее к себе так, что два тела стали одним, а она обняла его за шею, боясь отпустить, боясь открыть глаза, боясь просто перевести дыхание. Все тело Ольги, изголодавшееся, изнемогающее от желания, само тянулось к Кириллу и не собиралось отказываться от своего явного и недвусмысленного желания. Угасающий рассудок еще чего-то боялся, от чего-то предостерегал, а руки уже ласкали, и губы жадно пили дыхание мужчины…

Банкет гремел вовсю пронзительными голосками девиц, хриплым смехом подвыпивших женщин и басовитыми голосищами расслабившихся по полной мужчин, звенел хрусталем бокалов… Оркестр наяривал нечто томное и почти неслышное.

Разрумянившийся Романоид невпопад, под какой-то собственный ритм отплясывал посреди зала с тремя длинноногими дивами…

Элеонора, отошедшая после истерики путем выпивания трех стопок водки подряд, неестественно и визгливо смеялась где-то во тьме бара…

Петечка сиротливо и тревожно притулился на углу банкетного стола…

Ольга и Кирилл ничего этого не замечали. Они танцевали и целовались…

А потом он подхватил ее на руки, нес-нес и принес в каюту, хотя дороги Ольга не запомнила, потому что это был один бесконечный поцелуй, да еще и с риском для жизни. Во всяком случае, было совершенно непонятно, как Кирилл ухитрился пройти столько лестниц и поворотов, не споткнувшись и не приложив ее головой обо что-нибудь твердое. Она с наслаждением прильнула к широкой груди своего псевдожениха, обвила его шею руками и перестала думать о реальности. Мир каруселью кружился вокруг нее, невесть откуда взявшийся аромат роз туманил голову, и губы устали от поцелуев, а тело — от ожидания.

Кирилл Сергеевич осторожно опустил ее на кошмарную эту постель черного цвета и встал над ней, не сводя с ее лица горящих глаз. Он начал было расстегивать рубашку, едва не оторвал пуговицу, но в этот момент Ольга приподнялась, ласково отвела его руки и начала делать это сама, только медленно, очень медленно, наслаждаясь каждым мгновением, то и дело легко касаясь полуоткрытыми губами обнажавшейся смуглой кожи. Когда остались последние две пуговицы, Кирилл Сергеевич сквозь зубы выдал что-то нецензурное, тихо зарычав при этом, и просто сорвал с себя рубашку стоимостью пятьсот баксов. После чего сам начал раздевать Ольгу.

Она не была столь терпелива и начала стонать почти сразу, потому что губы Кирилла зажгли в ее теле слишком сильный пожар. Каждое прикосновение приносило боль и блаженство, каждая клетка ее тела молила о близости, и Ольга изгибалась в руках своего любовника, то прячась от его улыбающихся губ, то раскрываясь навстречу его ласкам, подобно цветку…

Каким-то непостижимым образом Кирилл вдруг оказался рядом с ней, но не просто рядом, а одновременно и сверху, и сбоку, и вообще везде, а потом его жесткая рука скользнула по ее плечу, почему-то уже обнаженному, а еще мгновение спустя губы Кирилла обожгли ее напряженный до болезненности сосок, и Ольга застонала в его стальных объятиях…