Срочно требуется царь

– Это почему мы одинаковые? – обиделся лопоухий. Остальные насторожились.

– Да это потому, что не тот настоящий дурак, кто дурак, а тот настоящий дурак, кто дураку это скажет, – ласково глянул на мальчика дед, подмигнул лукавым глазом и вдруг удивленно остановился на полшаге.

– А это что тут у вас такое на полу валяется?

– Не валяется, а лежит, – сурово поправил его Кысь. – Видишь ведь, под ней моя подушка подложена. А на полу она затем, чтобы всем хорошо видно было. Книга это из потайной библиотеки. Иван-царевич Лукоморский разрешил под мою ответственность на ночь взять, картинки поглядеть.

– Ты, дед, такую, поди, в жизни не видал! – хвастливо задрал нос лопоухий.

– Такую, может, и не видал… – пробормотал Голуб. – А что за книга-то такая знаменитая?

– «Приключения Лукоморских витязей»! – тоненьким, но гордым голоском отвечала девочка с короткими косичками. – С цветными гравюрами!

– Надо же, – уважительно покачал головой старик. – Слыхать про такую – слыхал, а читать не доводилось. Толпа малышни благоговейно притихла.

– Так ты… правда… читать умеешь? – недоверчиво прищурился на него Снегирча.

– Умею, – со скромным достоинством подтвердил дед. – А хотите, я вам почитаю?

– ХОТИМ!!! – взорвалась спальня фонтаном восторженных воплей и подушек.

И когда взволнованные воспитатели во главе с дядькой Дяйтелом через пару минут прибежали во всеоружии разнимать предполагаемую потасовку, пока она не переросла в смертоубийство, то к величайшему своему изумлению застали они гробовую тишину, прорезаемую только негромким надтреснутым завораживающим тенорком деда Голуба:

– …"Да не за то мое сердце болит, краса-девица Милорада Станиславовна, что отринула ты меня неглядючи, а за то оно страдает-плачется, что считаешь ты меня головорезом бесчувственным, а у меня ведь душа нежная, натура ласковая. Я за всю свою жизнь пичуги малой не напугал, мухи не обидел», – говорил королевич Елисей, с укоризной покачивая головой. Голова принадлежала давешнему синемордому урюпнику…»

Когда через три часа голосу деда Голуба уже не мог помочь даже заботливо вскипяченный и заваренный Мыськой травяной чай, бестселлер века был аккуратно закрыт, застегнут, завернут в простыню Кыся и с почестями уложен на подоконник.

А старик, наконец-то, дошел до своей кровати, сопровождаемый восторженной ребятней.

Стелить постель ему не пришлось – за него всё старательно, хоть и косо, сделали его почитатели.

– Ложись, ложись, деда, – стащила с его ног опорки Воронья.

– Спи, отдыхай, – дал тумака его подушке, чтоб стала попышнее, Векша.

– Завтра дальше почитаем? – просительно заглянул ему в глаза Грачик, заботливо натягивая на тощую старикову грудь не менее тощее и старое одеяло.

– Дед Голуб, извини меня за обзывание… пожалуйста… – протиснулся вперед лопоухий.

– И меня…

– И меня…

– Да я и позабыл уже, – натужным шепотом ответил дед и ласково потрепал раскаявшихся грешников по чернобрысым головенкам.

– А ты ведь и вправду не… ну, этот… – замялся Снегирча. – Который тот…

– Не сумасшедший? – помог засмущавшемуся мальчишке дед.

– Ну, да! – обрадовано закивал тот.

– Не больше, чем остальные, – усмехнулся Голуб. – Сам я в семье архивариуса родился в нашем Постоле шестьдесят семь годков назад. Когда мне было шесть лет, мы переехали в Чурское княжество – отца тогдашний князь заприметил и переменил. У меня же к архивному делу душа не лежала. В учениках побывал у переписчика книг, у библиотекаря, у игрушечника кукол из дерева резал… Восемнадцать исполнилось – вернулся в Постол, у костореза в обучении успел побыть, потом у гончара посуду расписывал. Через год, когда видно было, что не нужно никому больше ни фигурок резных, ни посуды расписной, сбежал я из государства нашего, да увязался за бродячим театром. По Белому Свету попутешествовал – и в Забугорье бывал, и в Лукоморье, один раз аж до самого Шатт-аль-Шейха доходили. Тогда и грамоте выучился. А потом чую – стар стал, скитания радовать перестали. Думаю, с дуру, дай напоследок на родине побываю. Забыл, каков он – царь Костей. Мыслил, столько ремесел знаю – хоть какую работу в Постоле найду… Ан, вышло, что родному городу окромя сумасшедших никого не надо было. Выходит, толку от меня теперь людям – на ломаный грош…

– Дед Голуб?.. – выскользнул вперед Кысь, и по его торжественно-сосредоточенной физиономии сразу стало ясно, что ему на ум пришла, чтобы поселиться, какая-то великая идея. – А, дед Голуб?

– Что, витязь? – рассеянно оторвался старичок от невеселых размышлений.

– А… дед Голуб… Если я себя хорошо вести буду… и слушаться тебя… и слушать… и я тебе могу мясо из супа каждый день отдавать!.. И суп! И… и хлеб тоже… только не весь… Если так… то ты читать меня научишь?

– И меня! И меня! И нас тоже!!! – снова взорвалась спальня на разные голоса, словно птичья колония при виде кошки.

– Ой, раскричались, распищались, разверещались воробьята!.. Ой, сейчас оглохну!.. – шутливо закрыл уши ладошками и замотал головой старик. – Тс-с-с-с!!! Тихо, тихо, тихо! Хватит шуметь, огольцы! Ночь на дворе! Всем спать пора! А вот завтра, если не передумаете…

– Нет!..