Супруг ее и рад бы был поспорить, но аргументов у него не было ни единого, и поэтому только грустно вздохнул, и едва собрался поведать любимой жене, как сильно он за нее беспокоился, как нервничал и как места себе не находил, пока она блуждала по лесам, как на прием к его лукоморскому высочеству ввалилась шумно спорящая компания министров — ковки и литья, полезных ископаемых и торговли и коммерции. Как договаривались раньше, они пришли составить план завтрашней вылазки на хорохорско-сабрумайский тракт на перехват заграничных хлебо-, овоще- и прочих-продуктов-торговцев. И Серафима, послав озабоченному царевичу воздушный поцелуй, который означал, что она, безусловно, знает, как сильно он за нее беспокоился, как нервничал и как места себе не находил, пока она блуждала по лесам, отправилась на их новый монетный двор.
Коротко стукнув два раза в косяк, царевна, не дожидаясь ответа, вошла в штаб-квартиру ученицы убыр и окаменела.
На столе у окна печально-неподвижной лохматой кучей лежал Малахай, а хозяйка рыдала над ним чуть не в голос, размазывая по несчастному конопатому лицу ручьи слез, словно спасая комнату от наводнения. Но занятие, судя по всему, это было бесполезное и бесперспективное, потому что соленая вода все прибывала и прибывала, и вскорости грозила затопить не только саму целительницу, но и ее апартаменты.
Объяснений душераздирающая сцена не требовала.
— Он умер, — обреченно констатировала очевидное царевна.
При звуке ее голоса слезы литься мгновенно перестали, словно завернули позабытый кран. Находка подняла голову от тусклой бурой шерсти мишука и с ужасом уставилась на посетительницу.
— Умер… — еле шевеля мгновенно помертвевшими губами, только и смогла она произнести.
— Очень жаль, — вздохнула Серафима. — Подумать только, еще сегодня утром он казался вполне здоровым, ну, кроме этого… того…
— Чего? — едва слышно прошептала октябришна.
Серафима то ли не расслышала, то ли решила не прерывать некролог.
— Правда, он провел весь вечер и всю ночь под открытым небом… под дождем и снегом… не в силах спрятаться…
— Весь вечер?!.. — глаза октябришны расширились и быстро наполнились новой порцией слез. — Всю ночь?..
— Да, и утро тоже было отнюдь не солнечным… Промок до костей, наверное, продрог, застудился…
— Батюшка Октябрь!.. — скорбно охнула Находка и, прикрывая рот руками, чтобы не закричать, обессилено опустилась на пол. — Октябрь-батюшка!..
— Наверное, пневмония легких, — меланхолично продолжила царевна. — Ураганный отек. Штука коварная, говорят. С виду нормальный, и вдруг раз — и всё, поминай, как звали…
— А я еще окошко открыла!.. — всхлипнула ученица убыр и затрясла рыжей головой в неизбывном горе. — Октябрь-батюшка!.. И отчего я такая дура!.. Это всё из-за меня, из-за меня!.. Это я виновата в его смерти, я, только я!.. Не будет мне прощения, не будет, не будет!.. Ох, прости меня, миленький, прости-и-и-и!..
И тут Серафиме стало не по себе.
Она в несколько быстрых шагов пересекла кабинет, присела рядом с ней на корточки и обняла за трясущиеся от плача плечи.
— Ну, что ты, что ты, Находочка… Ну, не надо так расстраиваться… Подумаешь… Ну кто он такой, чтобы из-за него так убиваться? Глупое животное, каких много…
— К-как… вы… м-м-можете… так… г-говорить… про н-н-него!.. Он… д-д-добрый!.. в-внимательный!.. з-заботливый!..
— Да? — тихо удивилась Серафима.
— Он… он мне ш-шубу… с-свою… от…отдал…
— Да? — царевна осторожно перевела взгляд с Находки на Малахая и обратно. — Сам отдал?
— С-сам!.. — рыдала безутешная октябришна. — А окошко… открыть… это я… его… п-попросила!..
— И открыл? — с изумлением вытаращила глаза Сенька.
— Ага… не хотел… а я… ду-у-у-у-ура!.. заста-авила…
— Вот так прямо взяла и заставила? — всё еще пыталась разобраться в происшедшем царевна.
— Ага-а-а…
— И он одной лапой открыл? — благоговейно вытаращила глаза гостья. — Вторая-то у него вроде сломана… была?..
— У него не ла-а-апы… у него ру-у-у… Что?! У него еще и р-рука… с-сломана?! А он ничего не сказа-а-а-ал!..
— Да как он тебе скажет, Находочка, милая, он же медведь!.. — не выдержала Серафима.
— Кто?! Кондратушка?!
— Да при чем тут Кондратуш… то есть, Кондрат?! Я про Малахая говорю!.. А ты про кого?
Через двадцать минут спящий медвежонок был аккуратно перенесен на пышное, хоть и пыльное ложе из сорванных в соседней комнате штор, а умытая, причесанная и почти успокоившаяся Находка сидела с ее царственным высочеством за вторым столом за кружкой горьковатого ароматного травяного чая и подавленно качала головой.
— Нет… По всем признакам — не нужна я ему… нисколечко… Никакой ему разницы нет — я, или Малахай, или еще кто… Он со всеми веселый… одинаково…
— Да с чего ты так решила? — в отчаянии воскликнула царевна.
— Я не слепая. Я все сама вижу, — упрямо повторила октябришна, уткнувшись носом в источающий аромат лета парок, и глаза ее моментально снова наполнились слезами.
Сенька задумалась.