Срочно требуется...

Медвежонок остановился, задрал голову, оценивая обстановку, и в следующую секунду уже карабкался по столбу, не забывая урчать и пыхтеть как можно громче, чтобы его новые друзья слышали его и знали, что подмога идет.

Услышали его кони или нет — он так и не понял, но в конюшне совершенно неожиданно стало твориться что-то странное.

Обитатели ее заржали дурными голосами, затопали, забились в стойлах, словно чего-то испугались… Держитесь!!!..

Малахай торопливо долез до самого верха, рыча от вынужденного промедления оторвал когтями широкую доску и стал протискиваться под крытую дранкой крышу, фыркая и чихая от пыли и непривычного запаха сена.

Дерево перегородок между стойлами внизу затрещало под исступленным натиском лошадиных копыт, протестующее завизжали вырывающиеся из насиженных гнезд гвозди… Я сейчас!.. Я иду!.. Я бе…

Погнивший, давно не ремонтировавшийся настил потолка угрожающе прогнулся под весом медвежишки, и вдруг звонко хрустнул и проломился.

— …гу!!!..

И ошарашенный неожиданным полетом Малахай десантировался на спину огромному черному жеребцу.

Правда, поскольку навыков верховой езды у него не было, этот круг родео для него кончился почти моментально: конь неистово всхрапнул, яростно подкинул мощный круп, и изумленный медвежка, ядром перелетев через остатки перегородки, оказался в стойле напротив.

Обитатель его — флегматичный до сих пор ломовой мерин Цветик, совершенно внезапно оказавшись в компании ощетинившегося зубами и когтями и завывающего дурным голосом лесного чудовища, решил, что пришел его смертный час, отчаянно заржал и ломанулся вперед очертя голову, сбивая, снося и сворачивая всё и всех на своем пути. Перегородки, столбы, упряжь, ворота — всё летело в разные стороны и крошилось под могучей грудью и копытами, словно игрушечное. И что не разгромил Цветик, доламывали его вконец обезумевшие соплеменники, вырвавшиеся из разбитых стойл на свободу.

И, едва последняя лошадь бешеным галопом вылетела в ночь, как разгромленная конюшня затрещала всеми не изувеченными еще досками, задрожала всеми двумя не перекошенными еще столбами, закачалась, будто шалаш под ураганом, и рухнула наземь в облаке трухи и пыли.

— Пожар!..

— Война!..

— Разбойники!..

— Землетрясение!..

— Лошади взбесились!..

— Лови!..

— Хватай!..

— Берегись!..

— Спасайся!!!..

Люди с факелами и лампами закричали, забегали, заметались, словно граждане разворошенного муравейника, затопали по коридорам, заносились по двору, запрыгали по лестницам…

И никому, абсолютно никому из них не было никакого дела до улепетывающего со всех четырех лап по собственному следу-запаху обратно в холодную берлогу своей рыжеволосой человеческой девушки взъерошенного пропыленного перепуганного медвежонка. Никому я во всем мире не нужен… Никто меня не любит… Не понимает… Не кормит…

От расстройства в пустой темной комнате медвежке стало совсем грустно и одиноко, и он оторвал шторы от поверженной гардины, затащил их под выпотрошенный диванчик, куда не задували провокационные сквозняки, сделал из них гнездо, улегся и заснул крепким сном обиженного медведя с чистой совестью.

* * *

«Здравствуй, дорогой дневничок.

Может, конечно, я в тебя слишком часто пишу, и надоел тебе хуже зубной боли, но уж такая твоя планида. Поэтому слушай. Событий у меня несколько.

Во-первых, дочитал «Словарь иноземных слов». Теперь понять не могу, какие из слов, что у меня в голове, иноземные, а какие — мои собственные. Как контуженый хожу. Кондрат ухохатывается и говорит, что это пройдет, если с недельку кроме того, что на заборах пишут, ничего больше не читать. Клин клином, вроде… Надо будет попробовать, а то ведь меня теперь не понимает даже Иван. Да… Тяжела ты, доля интеллигента…

Во-вторых, три дня назад, ближе к полуночи, произошел непонятный феномен: лошади взбесились все разом, уронили конюшню и рассредоточились по двору. Хорошо еще, что ворота были заблокированы. И так-то кое-как переловили. Конюх клянется, что когда уходил, то оставил всех в состоянии толерантности. Врет, каналья. Что у них там произошло на самом деле — вряд ли когда-либо станет достоянием общественного мнения, но толерантная лошадь не пойдет громить конюшню — это даже я знаю.

Лошадиное поголовье пришлось перевести на ПМЖ в каретный сарай, благо из карет там была одна водовозная бочка. Позвали плотников, попросили соорудить что-то вроде стойл. Что сказать по результатам труда?

Что попросили, то и получили. Что-то вроде стойл и вышло, но лошади довольны, а нам и подавно индифферентно.

Развалинам сначала хотели сохранить статус-кво, потом — пустить на дрова, но тут вмешался новый учитель дед Голуб и сказал, что детям для развития в гормональную личность будущего нужно место для игр, и предложил построить на месте утилизированной конюшни что-то вроде замка или крепости. Сказали плотникам — они и рады стараться. «Что-то вроде» у них лучше всего выходит.