Срок

– Мне очень жаль. Но возможно, появление той женщины, пришедшей к нам со своей историей о скелете нашего индейского родственника, получившем первый приз на ярмарке в штате Миннесота, не было случайностью. Я имею в виду, оно вывело меня из себя. Эта леди считала, что все в порядке. Она даже не подумала, что мы примем ее рассказ близко к сердцу, Туки.

– Это твоя точка зрения?

– Остынь, пожалуйста.

– Послушай, Асема. Может быть, я ничем не лучше Хэкенберга. Я ведь похитила тело белого человека.

– Я знаю. Но это моя точка зрения.

– Намек понят. До свидания.

– Подожди. Я не договорила. Как думаешь, не начинается ли у тебя посттравматическое стрессовое расстройство? Может, смерть Флоры спровоцировала его?

– Нет! Флора настоящая. Я имею в виду, она настоящий призрак. Скорее уж Баджи отправил Флору, чтобы она меня преследовала. При жизни он был не прочь поквитаться с обидчиками.

– Ты выкрала его не для того, чтобы выставить на всеобщее обозрение или хранить в музейном ящике.

– Конечно, однако должного уважения к нему я не проявила. Подвязала челюсть шарфом и поставила на беднягу несколько ящиков с помидорами. И там был еще сельдерей.

– Ух, Туки. Я не знала подробностей. – Асема помолчала. – Он любил сельдерей?

– Да разве он кому-нибудь нравится? Не дури.

– Ладно, но послушай. Подумай о том, как белые люди верят, что в их домах, дворах или живописных местах обитают души индейцев, хотя на самом деле все обстоит с точностью до наоборот. Нас преследуют духи колонистов и их потомков. Нас преследуют Армейский медицинский музей, бесчисленные музеи естественной истории и музеи маленьких городков, в коллекциях которых до сих пор хранятся наши невостребованные кости. Нас преследует…

– Асема. Ты забываешься. Люди, которые видят себя в первую очередь жертвами, обречены. Но мы ведь не обречены, да?

– Черт возьми, нет.

– Так что возьми себя в руки. А сейчас мне нужно идти. Самосвал только что упал с неба и приземлился у меня во дворе.

– Очень смешно… Подожди…

Сонное воскресенье

Наряду с Днем приема благодарностей, Черной пятницей и Субботой малого бизнеса[45] существует Сонное воскресенье. В этот день я сплю и восстанавливаюсь после одного дня обильной еды и двух дней интенсивного шопинга. За что я приношу благодарности. За последние два года у нас был небольшой, но устойчивый рост продаж книг. Асема думает, что у людей сломались их ридеры. Дочь Луизы Паллас согласна, но еще упоминает о великом поветрии избавления от ридеров, которое началось, когда люди поняли, что электронные книги собирают данные об их привычках чтения и даже, например, знают, на какой странице они остановились. Джеки думает, что людям не хватает настоящих страниц, которые можно переворачивать. Грюн говорит, что людям не хватает возможности оставлять пометки на полях. Пенстемон убеждена, что люди скучают по запаху бумаги, такому чистому, сухому и приятному. Она даже пользуется духами под названием «Мягкая обложка». Я духами не пользуюсь. Но иногда брызгаю ими в воздух в Сонное воскресенье.

В этом месяце у меня осталось всего два Сонных воскресенья. Наша дочь возвращается. Хетта приедет 19 декабря и останется до Рождества. На Новый год она вернется в Санта-Фе, потому что тамошняя «плаза»[46] прекрасна в новогоднюю ночь, согретая кострами, разожженными рядом с уютными заведениями, где можно выпить горячего шоколада и горячего рома с маслом, а также поесть бискочитос[47]. Она хочет жить там вечно, или пока в тех краях не иссякнет вода, и тогда она планирует переехать на Верхнее озеро.

– Тебе это не по карману, как и Санта-Фе, – сказала я ей, когда она поделилась с нами планами.

Почему я это сказала? Очевидно, потому, что я первоклассная стерва. Я не виню Хетту за то, что она ответила на мой комментарий колкостью. Я не виню ее, потому что не понимаю саму себя, когда нахожусь рядом с Хеттой. Не знаю, как ей удается нажимать на все мои кнопки и перебирать каждую мою струну. Она бросает листья салата в мою тушеную оленину, расходует в неимоверных количествах мое мыло для мытья посуды, раскалывает мои деревянные ложки, добавляет непомерное количество муки в мой соус. Она испачкала мои простыни, причем не менструальной кровью, что было бы понятно, а желтой французской горчицей, которую, находясь под кайфом, выдавливала из тюбика, создавая узоры, имевшие, по ее мнению, тайный смысл.

Она так похожа на меня.

Вот почему я такая, когда нахожусь рядом с ней, думает обо мне Поллукс.

Но теперь вернемся к Сонному воскресенью.

Поллукс придумал себе приключение. Он собирался выучить новую песню. Песню, которая, как сказал он, заставит весь мир вращаться. Я была рада.