Срок для Бешеного

Наконец он, получил ключи и документы. Подойдя к калитке, ведущей к его уже личной собственности, Савелий сквозь виноградные лозья увидел небольшой уютный дом со стеклянной верандой. Вокруг многочисленные грядки, клумбы.

Открыв висячий замок и сорвав на петлях пломбы, он вошел внутрь. Там стоял прелый запах запустения, всюду пыль, засохшие цветы в горшках, старая убогая мебель и фотографии на стенах, ходики с опущенными до пола гирями. Видно было, что здесь давно не ступала нога человека.

Бросив на дряхлый диван чемодан, Савелий подтянул гири на часах и толкнул маятник: глаза лубочной кошки кокетливо задвигались из стороны в сторону. Немного полюбовавшись, он подошел к стене и начал рассматривать многочисленные снимки, небрежно скользя по ним взглядом: незнакомые лица мужчин, женщин, стариков и старух… Неожиданно глаза споткнулись о лицо молоденькой блондинки с пышной, модной в шестидесятые годы прической. Осторожно вытащив фото из общей рамки, Савелий прислонил его к стоящей на столе вазе и сел напротив. Он смотрел на фотографию не отрываясь, не моргая, на глазах его навернулись непрошеные слезы…

— Кхе-кхе… — Савелий услышал за спиной старческое покашливание и голос соседа. — Могилку-то их навестил?

От неожиданности Савелий вздрогнул и повернулся.

— А-а, это вы, Павел Семенович?!

— Открыто было, я и… — извиняющимся тоном пояснил старенький, почти лысый мужичок. Он, видно, успел «приложиться»: улыбался пьяно и глуповато. Внутренний карман пиджакам предательски оттопыривался. — Может, не ко времени?

— Ну что ты… Проходи, Семеныч, садись! — вздохнул Савелий, стирая с лица грусть. — Ты спросил о чем-то?

— Говорю, коды мамка с отцом-то убились, ты ж мальцом еще был?

— Пяти не было… — Савелий снова вздохнул. — А веришь, все помню до мелочей… будто вчера это произошло…

— Что ты можешь помнить-то? — махнул старик рукой. — С рассказов разве, а так…

— Да кто ж мне мог это рассказать? Это же минуты те за… ну, до катастрофы, а я помню… Папа сидел рядом с водителем, а мы с мамой — сзади… Помню, сижу, верчусь, по сторонам глазею… И вдруг мама подхватывает меня на руки, прижимает к груди и начинает целовать… И так сильно-сильно, что я даже закапризничал, вырываться начал… А тут… — Савелий так крепко стиснул челюсти, что, казалось, скрипнули зубы. — Удар!.. Страшная боль в руке… Эту боль до сих пор помню… А потом горящая машина… Пламя… Сильное яркое пламя! — Он нервно застучал по столу кулаком и прошептал, глядя на фото: — Кабы знать! Эх!

— Видать, чувствовало материнское сердце… Оно, брат, сурьезная штука даже и для науки… не то чтоб умом для осознания. — Старик вытащил из кармана бутылку водки. — Ты вот что, сынок, выпить тебе счас потреба есть… Завещание-то оформил теткино? — с каким-то волнением спросил он.

— Спасибо, оформил…

— Чего уж… — тяжело, с огорчением выдохнул Павел Семенович, крякнул и завистливо огляделся. — Да-а-а… богатая у тебя тетка была… Ох и богатая!..

Не удержавшись, Савелий хмыкнул и удивленно посмотрел на старика.

— Ты не гляди, что старье вокруг да нищета: церкви в последние годы много отдавала да в фонды всякие… А так ежели, богатая! А и то сказать… цветочки, ягодки… опять, жильцов каженный год пущала… да и драла, дай боже!.. Стаканы-то достань!.. Там вон, в буфете… Там и закусь, может, какой найдется…

Савелий принес два стакана и банку вишневого компота: других продуктов не оказалось. Открыл банку, поставил на стол. Старик посмотрел на угощение, покачал головой и вытащил из кармана пару соленых огурцов и кусок хлеба.

— Самоличного засолу… специлитет! — похвастался он и ловко откупорил бутылку. Налив по две трети стакана, поморщился и провозгласил: — За наследство!

Они чокнулись и одновременно выпили. Савелий захрустел огурцом, который действительно оказался отличного, хотя немного странного, вкуса, а Павел Семенович понюхал хлеб и положил его назад.

— Я и говору… со всего рвала, с чего могла… — Поморщившись, воскликнул: — А и скупа была!.. Не дай тебе Боже! Ох и стерва! Вот стерва из стерв! А любил ее! — восхищенно добавил он, сделал паузу и продолжил: — И как любил! Ведь до ума потери!.. Тридцать лет тому назад этот домик мы с ейным супружником-упокойником, царство ему небесное, с им и строили, мне та часть — комната со своим входом — дом, им — эта, с верандой… — Павел Семенович быстро захмелел, язык начал заплетаться, но мысли оставались твердыми, не терялись. — Дружили мы с им аж с войны… Во как! А с Шурой, теткой твоей, я ж первый зазнакомился… Красавица была! Во! Что твоя матка… — кивнул он на фотографию. — А и то — родные сестры… Ты не думай, Шура очень любила твою мать, а потом…

Семеныч неожиданно осекся, словно его кто-то одернул: даже пьяный не стал говорить о том, что не является его личной тайной. Решив сменить тему и не зная на какую, он снова взялся за бутылку, налил себе и Савелию.

— Выпьем! — предложил он и быстро опрокинул в сморщенный рот жидкость, на этот раз отщипнул маленький кусочек хлеба, зажевал. — А ты, значит, так в детдоме и прожил до армии?