Срок для Бешеного

— Как в чем? — ехидно ухмыльнулся тот. — В нарядах! — Он сунул руку в стол, словно заранее приготовился к нападению, и вытащил сшитые листы нарядов. — Вот они! — Он важно положил на них мясистую лапу, словно припечатывая. — А вот — нормы! — погладил он сборник нормативов. — Тютелька в тютельку…

— Тютелька в тютельку? — взорвался Савелий. — Ну, крохобор, смотри! Тютелька в тютельку! — Расписавшись, Савелий скомкал свою зарплату и сунул в карман.

— Напугал! Мамку свою напугай! — закричал мастер.

— Что? — Савелий кинулся на него, побыл остановлен рыжим приятелем.

— Брось, Савелий! Не связывайся! Пойдем…

— Мразь! Я тебе еще устрою «тютелька в тютельку»!.. — Савелий вышел, громко хлопнув дверью. За ним поспешил и рыжий.

— Зря ты с ним цапаешься! Поставил бы пузырь в аванс и сейчас расписался бы за нормальные башли…

— Чтоб я этой сволочи свои кровные рубли?.. Да хрен ему в зубы! Да я ему…

— Да успокойся, Говорок, все так живут! Всем кушать хочется! — Рыжий обнял Савелия за плечи. — Ты в обшагу сейчас?

— Да… — хмуро вздохнул Савелий, все еще не успокаиваясь.

— Тогда заскочи в стекляшку… Ну там… три пузыря «Столичной», красок каких, тоже три… Потом рассчитаемся: кошелки придут… Посидим, вмажем, ну и… — Он сделал выразительный фривольный жест.

— Сам понимаешь… Да, комсомолец наш на неделю уехал на какую-то конференцию, так что, может, три на прибудем…

Ровно в семь часов, как и обещал, рыжий пришел в сопровождении Вадима, смазливого стройного парня лет тридцати, одетого по «фирме», на которого, по его словам, «девки липнут, как на мед», и трех особ женского пола: две сестры, мало похожие друг на друга, одна тоненькая блондинка с короткой стрижкой, вторая — пышная брюнетка с длинными волосами. Третья гостья была совсем молоденькая, лет пятнадцати-шестнадцати, даже не поворачивался язык назвать ее девушкой, скорее девчушка. Казалось, что она только что распустила волосы из кос и они привычно скручиваются в определенный порядок. Несмотря на некоторое волнение, она вела себя довольно раскованно, иногда даже по-мальчишески дерзко.

После нескольких рюмок коньяка вперемежку с вином, немного потанцевав под магнитофон, стали играть в бутылочку «под раздевание» вместо традиционного поцелуя. Человек, на которого указала бутылка, должен снять с себя одну деталь одежды. Поначалу Савелий сильно стеснялся и волновался, но выпитое пересилило нравственные категории, притупило стыд. Едва ли не после первой рюмки Лариса, так звали «школьницу», как окрестил ее про себя Савелий, пересела ближе к нему и открыто заявила свои «права» на него.

Видимо, это не входило в планы Вадима, и он всеми силами старался привлечь к себе ее внимание, однако его старания ни к чему не приводили.

Когда снимать уже было нечего — все оказались обнаженными, — то Вадим решил внести новое предложение: «Чтобы никому не было обидно, пусть судьба определит партнера». Сильный пол катает бутылку среди трех представительниц слабого пола, и судьба укажет…

Последнее, что запомнил Савелий, — уловка Вадима, который первым разыгрывал партнершу постановил горлышко бутылки на Ларисе. Она запротестовала, а что было дальше, Савелий не помнил, отключился…

Комната была небольшой — обычная комната рабочего общежития. За встроенными шкафами — две кровати. Спинка левой упиралась в старенький облезлый шифоньер, оклеенный, как и стенка над кроватью, вырезанными из журналов картинками. Над кроватью рыжего Дурново фигуры атлетов и культуристов — перемешивались с красивыми полуобнаженными телами, а над кроватью «комсомольца» висели картинки с различными марками автомобилей.

Сразу за кроватью Дурново — небольшой квадратный столы, заваленный остатками нехитрой закуски: квашеная капуста, куски вареной колбасы, кабачковая (заморская) икра, несколько соленых огурцов да черный хлеб. Ополовиненная бутылка водки — все, что осталось от алкогольных напитков, пустые бутылки валялись на полу.

Третья кровать, Савелия, находилась за шифоньером, у окна. В комнате стоял полумрак: тусклый свет от настольной лампы, направленный на пол, странным светом освещал комнату, придавая ей какую-то фантастическую нереальность.