Срок истекает на рассвете. Черные цветы Френсиса. Цивилизованные джунгли. Актеры-любители. Утром, в день святого Патрика. Десять нитей. «Шутка»

— Конечно. Все ходили в Джеферсоновскую школу. А эти отлогие каменные скосы вдоль лестницы? Я всегда съезжала по ним стоя, когда выходила из школы.

— И я тоже. У вас наверняка английский язык преподавала мисс Эллиот? Да? У вас была мисс Эллиот?

— Конечно. У всех была мисс Эллиот по английскому.

На мгновение ей стало немного больно: «Мальчишка из соседнего дома, а я встретилась с ним за две тысячи миль и с опозданием на пять лет! Мальчишка из соседнего дома. Мальчишка, которого я должна была знать и никогда не знала!»

— А аптека в конце главной улицы? Это тоже хорошее место, — сказал он.

— А вьюнки в окнах…

— А вечером на всех верандах — гамаки. Они медленно раскачиваются, а на полу, рядом, стоит стакан лимонада… А вы тоже пили лимонад? Я так всегда…

— А ночью — никакой музыки. Тишина…

Она уронила голову на руки так внезапно, будто у нее сломалась шея.

— Домой, — услышал он ее приглушенный голос. — Домой! Я хочу снова увидеть маму…

Когда она подняла голову, он стоял над ней. Он до нее не дотронулся, но она поняла, что он хотел это сделать.

Она не хотела, чтобы он увидел ее глаза, полные слез.

— Дайте-ка сигарету, — сказала она хрипло. — Я всегда курю после того, как плачу. Не знаю, что со мной случилось. Я на людях не плакала вот уже много лет.

Ему это не понравилось. Он не дал ей сигареты.

— Почему вы не вернетесь? — спросил он.

Теперь он снова показался ей намного старше. А может быть, она стала моложе, в свою очередь. Город старит человека. Вот дома остаешься молодым. И даже когда думаешь о доме, тоже немного молодеешь на некоторое время.

Она молчала. Он снова спросил:

— Почему вы не вернетесь? Почему вы не вернетесь домой?

— Вы думаете, я не пыталась? — сказала она сердито. — Я рассчитала стоимость дороги и знаю всю ее наизусть. Столько раз ходила в справочное бюро узнавать!.. Прямой автобус ходит только один раз в день, он уходит из Нью-Йорка в шесть часов утра. Можно поехать вечерним автобусом, но тогда придется заночевать в Чикаго, а если заночевать в Чикаго или где-нибудь еще, можно потерять власть над собой и вернуться. Однажды я даже дошла до самой автобусной станции, и со мной был мой чемодан, запакованный. Я сидела и смотрела, пока они откроют ворота. И не смогла. В последнюю минуту убежала. Сдала билет и притащилась обратно сюда.

— Но почему? Почему вы не можете уехать, если хотите? Почему?..

— Потому, что из меня ничего не вышло. Они считают, что я крупная звезда на Бродвее, а я просто такси-герл, мешок с опилками, который нанимают, чтобы таскать по полу. Видите эту бумагу, на которой написано только «Дорогая мама»? Одна из причин — то, что я писала домой все это время. А теперь у меня не хватает смелости вернуться, посмотреть им в лицо и признаться, что я неудачница. Для этого нужно много смелости, а у меня ее нет.

— Но ведь это ваши родные! Ваша семья! Они поймут. Они первые постараются сделать, чтоб вам было легче, поддержат вас.

— Я знаю. Маме я могу рассказать все. Не в ней дело. Дело в друзьях, в соседях. Она, наверное, все эти годы хвасталась мной. Читала им письма. Знаете, как это бывает… Конечно, мама и сестры помогут мне. Они ни слова не скажут. Но все равно им будет больно. А я этого не хочу. Я всегда хотела вернуться так, чтобы они гордились мною. А теперь, если я вернусь, они будут жалеть меня. — Она посмотрела на него и покачала головой. — Это только часть причины. Это не самая главная причина. Совсем не самая главная.

— Так в чем же дело?

— Я не могу вам сказать. Вы будете смеяться надо мной. Вы не поймете.

— Почему я буду смеяться? Почему это я не пойму? Я ведь тоже оттуда, тоже чужой в этом городе, как и вы.

— Ну, тогда слушайте, — сказала она. — Дело в самом этом городе. Вы думаете, это просто место на карте? Да? А я думаю о нем, как о личном враге, и знаю, что права. Город злой. Он тебя побеждает. Он схватил меня мертвой хваткой и держит. И я не могу уехать.

— Но дома, бетонные здания — у них нет рук. Они не могут протянуть руки и схватить вас, если вы решите уехать!

— Я говорила, что вы не поймете. Домам не нужны руки. Когда их так много, когда они сгрудились вместе, они заражают воздух. Я не знаю длинных, умных слов. Я знаю только, что в этом городе есть какая-то атмосфера, которая исходит от всех этих домов. Гнусная, плохая, злая. И когда вы слишком долго дышите ею, она проникает вам под кожу, проникает в кровь — и вы пропали. Город вас захватил. И тогда остается только сидеть и ждать. И через некоторое время он превратит вас в то, чем вы никогда не хотели быть и никогда не думали, что будете. Тогда уже поздно. Тогда можно уехать куда угодно, хоть домой, но вы останетесь тем, во что превратил вас город.

— Теперь он посмотрел на нее молча.