Сроку давности не подлежит

Что же все-таки ослепило миллионы немцев, превратило благовоспитанных, нередко вполне культурных, интеллектуально развитых, порой даже сентиментальных людей в безжалостных убийц? Причем произошло это стремительно, всего за каких-то семь-восемь лет господства фашистов. Конечно, здесь сыграли свою роль и средства устрашения, террора, широко применявшиеся гитлеровцами по отношению к собственному же народу. И насаждавшийся «новый порядок», рассчитанный на превращение традиционного немецкого «орднунга» в гигантскую всегерманскую казарму, также способствовал тому, что многие жители «третьей империи» стали фактически соучастниками фашистских преступлений. Сказалось влияние и антикоммунизма, и антисемитизма, и расизма, и шовинизма. Но решающей для формирования психологии человеконенавистничества стала беспрецедентная по своим масштабам и методичности идеологическая обработка масс. Поэтому-то и отличались особой изощренностью по части убийств, издевательств и безжалостного уничтожения именно те, кто подвергался наиболее интенсивному идеологическому воздействию со стороны мощной пропагандистской машины гитлеровского рейха, прежде всего молодежь, актив НСДАП, представители государственного аппарата и специальных родов войск, непосредственно руководимых гитлеровской верхушкой.

Уже на территории Германии мне пришлось лишний раз убедиться, насколько глубоко нацистские идеи проникли в сознание многих молодых людей. Читая мемуары Э. Хонеккера, я обратил внимание на то, что этого убежденного коммуниста, освобожденного из фашистской тюрьмы лишь в результате разгрома гитлеризма, поразила эффективность фашистской идеологической обработки германских юношей и девушек. «Они выросли и формировались при фашизме, — пишет Э. Хонеккер, — были обмануты им и использованы для неправого дела, и они все еще находились под влиянием нацистской идеологии» (Хоннекер Эрих. Из моей жизни. М., 1982, с. 106.).

Нацистская же идеология, если отбросить национализм и социальную демагогию, широко использовавшиеся гитлеровцами, — это идеология человеконенавистничества, варварства и средневекового мракобесия.

В дни Нюрнбергского процесса на митинге, состоявшемся в Сан-Франциско, Константин Симонов, прошедший через всю войну, очень точно сказал о фашизме:

«Фашизм — это человеконенавистничество,

Фашизм — это презрение к другим народам,

Фашизм — это культ грубой силы,

Фашизм — это уничтожение человеческой личности,

Фашизм — это идеология, при помощи которой один человек хочет поставить ногу на шею другого человека и сделать этого другого человека рабом».

Культ силы, сильной личности, германского «сверхчеловека», призванного править миром, явился главным средством тотальной идеологической обработки, которой была подвергнута значительная часть населения, особенно молодежь. Немецкому солдату внушали, что великодушие и жалость — признак слабости, а наличие не только стальных мускулов, но и стальных нервов, железного сердца — свидетельство подлинного рыцарства. Высшим выражением моральных качеств человека объявлялась война. Основой жизнедеятельности общества провозглашалось право сильного диктовать свою волю слабому. Абсолютизировалась формула Ницше: «Наука — это форма обмана». Отсюда следовало превращение лжи, клятвопреступничества, аморальности, изуверства в важнейшие методы политики и идеологической обработки масс, в том числе и трудящихся. «Большинство их, — писал В. Ульбрихт, — разучилось понимать взаимосвязь политических явлений. Дух милитаризма и расизма глубоко проник также и в ряды рабочего класса» (Ульбрихт В. К истории новейшего времени. М., 1957, с. 53.). И вот этот ослепленный опримитивизированным ницшеанством, составлявшим основу фашистской идеологии, ландскнехт изощрялся в истязаниях и убийствах, стараясь доказать и себе, и всем окружающим, что он действительно «полубог», свободный от всех слабостей, присущих обычному человеку.

Другая сторона человеконенавистнической «теории сверхчеловека» состояла в том, что «слабейший» самой природой обречен на подчинение или уничтожение. И если он не понимает этого, сопротивляется, то нужно сломить его, превратить в бессловесного раба, способного лишь с ужасом взирать на увешанного современным оружием «полубога».