Сросшиеся с ним

Я была так близка к тому, чтобы потерять его. Я никогда не считала своих близких чем-то само собой разумеющимся. Я уже знала, что их могут отнять в одно мгновение. Именно поэтому я сначала так сильно отталкивала Брэя, не хотела с ним связываться. Я знала, что если позволю себе полюбить его, то буду любить чертовски сильно. Что также означало, что я буду разбита на куски, когда потеряю его.

Последние шесть недель были изнурительными, душераздирающими, эмоциональными американскими горками. Брэй проходил интенсивную физиотерапию, чтобы заново научиться всему. Было тяжело наблюдать, как он изо дня в день заставляет себя выполнять самые элементарные задачи — ходить, одеваться, есть. Но все это принесло свои плоды. Теперь он может ходить без посторонней помощи; это все еще медленный темп и временами неустойчивость, но он ходит. Его речь пришла в норму через две недели.

Первым полным предложением, которое он произнес, было признание в любви. После того как я выплакала все глаза, потому что, честно говоря, никогда не думала, что услышу эти слова снова, я сказала ему, как сильно я люблю его задницу, и попросила его жениться на мне. Я не получила той реакции, на которую рассчитывала.

— Я люблю тебя, — сказал Брэй полное предложение, без остановок, пауз или перерывов. Он просто одним махом признался мне в любви. Я чувствую, как на глаза наворачиваются слезы. Я даже не пытаюсь остановить их, позволяя им пролиться. Брэй говорит мне, что любит меня.

— Я думала, что никогда больше не услышу эти слова.

Придя в себя, я говорю ему:

— Я люблю тебя так сильно, что это больно. Я люблю тебя больше, чем думала, что могу любить кого-либо. Ты дополняешь меня, Брэй. Я всегда считала Холли своей второй половинкой, но, похоже, у меня есть еще одна, и это ты. Ты — вторая половина моей души. Как только мы выберемся отсюда, я хочу, чтобы мы улетели и поженились, — Брэй вскинул брови, в его глазах блестят непролитые слезы.

— Я… уже, — он показывает на нас обоих, — женат? — спрашивает он. Пока я пытаюсь расшифровать, он указывает на меня и говорит: — Миссис, — затем он снова делает паузу, прежде чем вымолвить слово, — зовут тебя миссис, — говорит он, указывая на дверь.

Он думает, что мы уже женаты, потому что все врачи и медсестры обращаются ко мне, как к миссис Уильямсон. Ха, я никогда не поправляла их. Мне нравилось, когда меня называли миссис Уильямсон, и я позволила этому продолжаться так долго, что забыла, почему это вообще началось.

— Подожди, ты думаешь, мы уже женаты? Ты помнишь, как женился, Брэйдон? — я жду его ответа. На что он качает головой:

— Нет.

— Нет, потому что мы этого не делали. Поверь мне, день, когда ты женишься на мне, ты не забудешь. Я чертова выгодная партия! — я смеюсь.

Брэй вопросительно поднимает брови. За последние две недели я очень хорошо научилась читать его жесты и понимать, что ему нужно или чего он хочет. Сейчас он хочет получить больше информации.

— Верно. Когда тебя только привезли, доктор спросил, кто я тебе. Там был Зак, и он, не дрогнув, сказал ему, что я твоя жена. Я просто позволила этой маленькой лжи продолжаться все это время.

Я наблюдаю за тем, как лицо Брэя озаряется; его улыбка — это приветствие, которое я хочу видеть каждый день до конца своей жизни.

В течение следующих четырех недель, по мере того как речь Брэя улучшалась, мы проводили ночи, планируя нашу совместную жизнь. Мы бесконечно говорили о том, чего хотим. Брэй хотел восемь детей. Я сразу же наложила на это вето и сказала, что, возможно, двоих, но точно не больше трех. Он ответил:

— Детка, мальчики младшего — чемпионы; они оплодотворят тебя быстрее, чем ты успеешь моргнуть. Они просто подплывут и захватят твои яйцеклетки.

Я не стала спорить, но в голове у меня крутилось напоминание о том, что нужно как можно скорее записаться на прием к врачу для получения противозачаточных средств. В последние несколько месяцев я перестала их принимать. Не то чтобы младший уже приближался к моим яйцеклеткам, не то чтобы Брэй не пытался меня переубедить. Сколько раз он говорил мне запереть дверь и залезть на него — да, ему не потребовалось много времени, чтобы произнести эти слова, — я ему отказывала. Я ни за что не стала бы рисковать его выздоровлением. Самое большее, что он получил, потому что мне было жаль младшего, — это моя рука и рот. Хотя, не буду врать, это было совсем не то, что чувствовать металл его «Принца Альберта». Врачи удалили его в тот день, когда его привезли.

Я сказал ему, как мне будет не хватать этой штуки; он пообещал, что договорится с пирсером о встрече, чтобы вернуть его. Я молча возблагодарил богов. Потому что этот крошечный кусочек металла доставляет невероятное удовольствие.

Удовольствие, которого я никогда не испытывала до него. Не то чтобы младший Брэй не был впечатляющим и без него, он был.