Срубить Крест

— Но вы получите лучший панцирь из коллекции моего отца. Он очень любил турниры и собрал прекрасную коллекцию оружия. Вот копьё с вымпелом Соискателя вы должны взять с собой. Оно послужит для вас пропуском во дворец.

— А конь? Как быть с конём?

— Коня вы купите на месте. Не везти же его с Земли. Да он и не войдёт в кабину даже до серёдки.

Я представил себе, как получаю на Изумрудной из ВП-кабины одну половину Баязета и скачу на ней наподобие барона Мюнхгаузена… Да, коня придётся искать там.

— Не огорчайтесь, — промолвила принцесса и положила свои пальцы мне на руку. — В королевской конюшне вам подберут лучшего коня. Я распоряжусь.

— Я вам заранее благодарен, — вздохнул я.

Эта девушка совершенно не представляла себе, что добрый конь в хорошем бою — половина успеха. Она рассуждала как все дилетанты, для которых лошади отличаются только именами и мастью. Мой Баязет, сын Баяна и Зебры, был лучшим конём на нашей планете. Мы с Павлом искали его три года, и я не променяю его ни на какого коня в мире. Но, увы, ВП-кабины не рассчитаны на межзвёздные перелёты лошадей.

Когда я впервые услышал про конные поединки на Изумрудной, это совпадение поразило меня. Но теперь мне было ясно, что никакого совпадения тут нет. Рыцарские бои на копьях, процветавшие в средние века, возродились ещё в XX веке — что-что, а уж историю своего любимого спорта я знал до мельчайших подробностей. Началось это одновременно в Польше и в Англии. Польские рыцари выступали в театрализованных представлениях, устраиваемых в старинных замках, изображая битвы давних времён. В Англии в те же самые годы начали проводиться конные поединки с лёгкими бамбуковыми копьями. Позже, в XXI веке, после изобретения терилакса, который гарантировал спортсменам безопасность, этот спорт широко развился и впоследствии был включён в олимпийскую программу. Для меня не было удивительным, что беглецы с Земли, создав на Изумрудной свою аристократию, вспомнили про конный спорт, всегда считавшийся на Земле аристократическим.

Пальчики девушки всё ещё покоились на моём локте, и от этого я почувствовал, как у меня к щекам приливает жар. Удивительное сходство Ганелоны с Тиной настолько сбивало меня с толку, что я совсем запутался. С ужасом я вдруг понял, что мне нравятся обе девушки, причём одинаково сильно.

Ганелона походила на Тину как две капли воды. Нет, различия во внешности были, хотя и не очень заметные: гораздо светлее оттенок кожи, чуть тоньше губы, не такие большие глаза, неуловимые отличия в очертаниях скул, носа, подбородка.

В движениях, жестах, походке разницы обнаруживалось гораздо больше. У Ганелоны было своё особенное выражение глаз — какое-то настороженное, всегда немного беспокойное и тревожное, словно девушку непрестанно грызли тайные заботы. Властно сжатый рот принцессы свидетельствовал о решительности и твёрдости характера, ничуть не умаляя её прелестной женственности. Походка казалась несколько скованной, Ганелона словно избегала быстрых движений и старалась за округлостью жестов скрыть внутреннюю резкость. Пожатие её руки казалось вялым и безразличным, словно ей приходилось подавать руку через силу.

Впрочем, все эти мысли выветрились у меня из головы, когда вдруг выяснилось, что агенты Рюделя всё же обнаружили Ганелону. Она рассказала, что недавно с ней говорил через браслет неизвестный, не назвавший и не показавший себя, и спросил, предполагает ли принцесса в ближайшее время отбыть на родину. Получив положительный ответ, он сказал: «Если передумаете — пеняйте на себя», — и отключился, даже не попрощавшись.

— Почему вы не обратились в Службу безопасности? — спросил я, кипя возмущением. Это было неслыханно — в наше время угрожать кому-то, запугивать, вынуждать. — Вашего Рюделя и всю его шайку быстренько бы схватили и выслали домой, а Изумрудную заблокировали, чтобы никто не мог до вас добраться…

— Я думала об этом, — грустно ответила Ганелона. — Да разве во мне только дело? Рюдель рвётся к власти, и моя задача — помешать ему. А для этого я должна ехать.

Чтобы отвлечь девушку от тревожных мыслей, я заговорил о Петровиче.

За последние дни я успел сдружиться с ним. Робот был неплохой парень, не то что механические недотёпы из информатория и аналогичных заведений. Он побывал на моих тренировках, обучаясь искусству оруженосца, и теперь я знал, что он ничего не упустит в сложном ритуале подготовки к бою. Шутки ради я предложил ему сесть в седло. Это было уморительное зрелище — ездить он не умел совершенно, сидя на лошади, растопыривал ноги наподобие циркуля и на рыси выглядел настолько жалко, что я поскорее остановил лошадь. Однако на землю он спрыгнул легко и грациозно и, судя по всему, был весьма собой доволен.

В институте уже знали, что я ненадолго уезжаю, и, когда я зашёл попрощаться, меня сразу окружили. К середине лета все мы были достаточно загорелыми, но всё же одна из физиономий показалась мне чернее других. Вглядевшись, я узнал лаборанта Цоя, который только что вернулся с юга.