«Срубленное древо жизни». Судьба Николая Чернышевского

Последние лет сто, после победы большевиков, мы переживаем странное отношение к Чернышевскому. Казалось бы, после двадцати лет каторги, губительного Вилюйска, жизни впроголодь, страданий гениального человека, лишенного всякой возможности реализовать свои способности, прожившего почти до смерти как русская Железная маска, можно было бы с благодарностью принять его возвеличение. Его тексты изданы, сохранена его усадьба, превращена в музей, проводятся конференции, издаются сборники. Отчего российская интеллигенция, так преданно любившая Чернышевского, стала считать его врагом свободы и предшественником большевизма? Надо добавить, что эту свою посмертную славу и значение он получил из рук тех, кто уничтожал далее русского интеллигента как тип. Родился новый фантом. Точнее сказать, у фантомного революционера поменяли знаки – минус на плюс. Оказалось, что он провидел приход Ленина и его партии, «перепахал» их. И это убивало понимание Чернышевского у российской свободолюбивой интеллигенции. Фантомность Чернышевского (навязанная ему самодержавием революционность) оказалась выгодна новой власти. Именно носитель Христовой истины и становится в глазах толпы врагом добра, революционером. Фантом не умирает, просто принимает другой знак, меняется минус на плюс.

А к этому добавим известную фразу Ленина, что Чернышевский его «всего перепахал», чтобы остановиться на этой фигуре Великого инквизитора, как назвал Ленина Эренбург в романе «Хулио Хуренито». Безнравственность ленинской этики напрямую выводили из этики Чернышевского, именно этим и объясняя причину, почему он был большевиками так возвышен. Это (с положительным знаком) утверждали советские исследователи, но это утверждали и эмигранты.

Русский историк-эмигрант Карпович, главный редактор «Нового журнала», вполне выполнял задачу, поставленную перед ним, – показать, что большевизм есть порождение русской мысли. «Цели могут быть достигнуты благодаря сильным личностям, которые могут влиять на ход событий, могут ускорить темп развития, дать направление хаотическому народному движению. В связи с этим представлен новый тип человека, и этот новый человек – что, я думаю, вполне ясно – революционер. <…> Представление о революционере в работах Чернышевского вполне ясно. Политический лидер должен преследовать свою цель, безо всякого снисхождения. Он должен помнить, что политика – неприятное дело. Чернышевский любил повторять две вещи: во-первых, что в политической деятельности нельзя носить белые перчатки, что история – не Невский проспект»[452]. Ссылаясь на Н. Вольского (Валентинова), он приписывает «влиянию Чернышевского диктаторские и авторитарные черты ленинского социализма»[453]. Как я пытался показать в книге, «новый человек» рожден у Чернышевского Новым Заветом, но когда в дело вступает политика, истина никого не интересует.

Замечательный современный историк Павел Трибунский в комментариях к книге показывает в обоих случаях передергивание и даже приписывание противоположного (ленинского) смысла словам Чернышевского. О «белых перчатках» говорил не Чернышевский, а Ленин, в рассуждении же об истории как не пути по Невскому проспекту Чернышевский вовсе не имел в виду работу революционера, он говорил именно об истории, говорил, что ее нельзя воспринимать как тротуар, выложенный к счастливому и райскому миру[454]. В каком-то смысле мысль Чернышевского – это парафраз формулы Гегеля: «Всемирная история не есть арена счастья. Периоды счастья являются в ней пустыми листами»[455].