Срывайте маски!

Именно в связи с подготовкой конституции Сталин сформулировал новую теорию классов в советском обществе, пригодную для ситуации, когда диктатура пролетариата уступала место «строительству социализма». В своем выступлении, посвященном проекту конституции, в ноябре 1936 г. он сказал, что советское общество прошло первоначальную революционную фазу классовой войны. Классы в нем еще есть, но не антагонистические, т. е. не обязательно находящиеся в состоянии классового конфликта^{58}. Впоследствии Сталин развил эту мысль: «Особенность советского общества нынешнего времени, в отличие от любого капиталистического общества, состоит в том, что в нем нет больше антагонистических враждебных классов, эксплоататорские классы ликвидированы, а рабочие, крестьяне и интеллигенция, составляющие советское общество, живут и работают на началах дружественного сотрудничества… Советское общество… не знает таких [классовых] противоречий, свободно от классовых столкновений…»^{59} Согласно знаменитой сталинской формуле о «двух с половиной» советское общество в новой фазе строительства социализма состояло из двух основных классов — рабочего класса и колхозного крестьянства — и «прослойки» интеллигенции. Эта «новая», «советская» интеллигенция включала как представителей старой буржуазной интеллигенции (данный термин больше не употреблялся), так и новую группу рабочих и крестьянских выдвиженцев, вливавшихся в нее с конца 1920-х гг. В большинстве случаев к ней также относили служащих. Называя интеллигенцию «прослойкой», Сталин, видимо, хотел изъять это понятие из классового контекста и свести к минимуму любые намеки на иерархию. Однако сознание наличия некой социальной иерархии (по восходящей — крестьяне, рабочие, интеллигенция) все же закрадывалось в дискуссии второй половины 1930-х гг. среди коммунистов. Выступая на XVIII съезде партии, Сталин, например, упрекал товарищей, которые до сих пор придерживаются «старой теории», будто рабочие или крестьяне, перешедшие в разряд интеллигенции, — «люди второго сорта» по сравнению с теми, кто остался в рядах пролетариата^{60}. Как же они могут быть «второго сорта», вопрошал он, если принадлежат к «культурной и образованной» части населения, пока, увы, не слишком большой. Со временем культура и образование станут доступны всем рабочим и крестьянам, но до тех пор, по его мнению, представители «новой, социалистической интеллигенции» являлись людьми «первого сорта», по своим социальным достоинствам превосходящими малокультурных крестьян и рабочих.

Классовые траектории: «тогда» и «теперь»

В 1930-е гг., как и в 1920-е, советский классовый подход включал в себя немаловажное ретроспективное измерение. Классовое происхождение человека имело даже большее значение, чем его социальное положение на данный момент. Подлинная классовая идентификация требовала учитывать обе ситуации — «тогда» и «теперь». Недостаточно знать о ком-то, что он рабочий. Главное — какой рабочий: «кадровый», «потомственный» или «из крестьян»? Если речь идет о представителе интеллигенции, то «из старой интеллигенции» или «из рабочих»? Если о колхознике — то о бывшем бедняке или бывшем кулаке?

Подобные приоритеты отразились в статистических анализах различных групп населения, которые предпринимались в 1930-е гг. В сталинский период их было меньше, чем раньше, но почти все ставили во главу угла вопрос насчет «тогда» и «теперь». Например, профсоюзная перепись 1932-1933 гг. отводила специальную графу для членов профсоюза, прибывших из деревни, и даже подробно фиксировала их классовый статус до коллективизации (кулаки, середняки, бедняки)^{61}. Торговая перепись, проведенная в 1935 г., выделяла администраторов и работников государственной и кооперативной торговли, которые раньше были нэпманами или работали на частные предприятия^{62}. В обзоре состава руководящих кадров, опубликованном в 1936 г., отмечались те, кто имеет рабочее происхождение, а также не столь многочисленная группа тех, кто трудился «у станка» еще в 1928 году^{63}.

Важную роль идентификации по принципу «тогда и теперь» иллюстрирует стандартная анкета, во второй половине 1930-х гг. заполнявшаяся советскими гражданами при приеме на работу и хранившаяся в их личных делах. Судя по числу вопросов, посвященных той или иной теме в анкете, классовой характеристике человека по-прежнему придавалось больше значения, чем его образованию, судимостям, семейному положению и т. д. Соперничать с ней могла только партийно-политическая принадлежность.

Кроме того, у нас есть свидетельство Г. М. Маленкова (задним числом критически вспоминавшего обстановку 1930-х гг.), что к сведениям о социальном положении в личных делах относились чрезвычайно серьезно[29].

Вот о чем спрашивали в анкетах:

«5. Социальное происхождение.

а) бывшее сословие (звание),

б) основное занятие родителей.

6. Основная профессия (занятие для членов ВКП(б) к моменту вступления в партию, а для беспартийных к моменту начала работы в советских учреждениях).