Согласно заведенному позднее делу по обвинению Попица, он тогда говорил: „Людей сейчас интересует, чего хочет Гиммлер. Собирается ли он начать кампанию террора или действительно хочет навести в стране порядок. Если он стремится к порядку и станет действовать спокойно и рассудительно, государство обретет прочную основу“. При Гитлере рейх спасти нельзя, утверждал Попиц. Самое существенное условие: Гитлер должен уйти; он мог бы, скажем, получать жалованье в качестве почетного президента. Так, по крайней мере, сам Гиммлер изложил дело потом (после 20 июля), желая представить свое участие в нем в более выгодном свете.
Тем временем в приемной Лангбен обрабатывал Вольфа, приводя такие же аргументы. Пора Германии, говорил он, вновь стать государством, базирующимся на законе и управляемым умными, честными и дальновидными людьми, – при этом как бы само собой разумелось, что именно такими людьми являются руководители СС.
После провала путча 20 июля Гиммлер решил, что будет мудро дать собранию гауляйтеров собственную версию этих неординарных (для сторонника фюрера) переговоров с оппозицией. Он сказал, что немедленно пошел к Гитлеру и обо всем ему доложил, но фюрер дал указание не наносить удар, а продолжать наблюдение за Попицем и его кружком.
Реально поведение Гиммлера имело слабое отношение к этой позднейшей версии. В тот день, 26 августа, он договорился о новой встрече с Попицем, в связи с чем министр обратился к фельдмаршалу фон Вицлебену и спросил, можно ли назвать имя фельдмаршала как будущего главнокомандующего, если сотрудничество с рейхсфюрером окажется возможным. 27 августа Вольф снова вызвал Лангбена и обсудил с ним дальнейшие контакты с сопротивлением. Обсуждение прошло, видимо, настолько успешно, что через несколько дней Лангбен был послан в Швейцарию с инструкциями от Вольфа. Там он встретился с сотрудником Даллеса Геро фон Геверницем и сообщил, что один из ведущих членов гиммлеровского штаба (должно быть, Вольф) участвует в плане, имеющем целью ограничить власть Гитлера, пока еще всеобъемлющую; это обнадеживающий момент в создании условий для мирных переговоров с западными державами.
Однако в это время произошло событие, расстроившее все планы как Гиммлера, так и оппозиционеров. В начале сентября гестаповцы, самые фанатичные сторонники режима в империи Гиммлера, расшифровали радиограмму „какой-то организации союзников, но не американцев и не англичан“ (как выразился Даллес), раскрывающую тайну переговоров Лангбена в Швейцарии. Гестаповцы направили ее в Ставку фюрера, не показав сначала Гиммлеру. Была ли это случайность или козни против рейхсфюрера, только Гиммлеру пришлось оборвать все связи с заговорщиками. Он арестовал и отправил в концлагерь Лангбена и больше никогда не принимал Попица.
Но Шелленберг продолжал носиться со своими замыслами по устранению Гитлера. Он связался с определенным кругом американских военных в Испании и обговорил с ними совершенно невероятный проект, который испанская газета „Пуэбло“ впоследствии назвала „Операцией KN“ (киднепинг). Действительно, предполагалось похитить Гитлера и передать его союзникам. Судя по материалам этой газеты, руководители СС и американские военные обо всем договорились, были продуманы технические детали и организационные вопросы, созданы опорные пункты в Мадриде, Лиссабоне и на побережье Средиземного моря около Валенсии. Но план так и не продвинулся дальше стадии обсуждения. Переговоры с союзниками вел полицейский атташе в Испании Пауль Винцер, он даже пытался привлечь католическую церковь на свою сторону. И церковь не осталась безучастной. Ватикан предоставил в его распоряжение своего служителя, отца Конрадо Симонсена, вместе с помощниками, курьерами, а также деньгами из Испании, Португалии и Южной Америки. Окончательно план был похоронен лишь в мае 1944 года, когда главный курьер Винцера француз Летелье выкрал из его сейфа секретные бумаги, относящиеся к „Операции KN“, и продал их какой-то спецслужбе. Тем временем в СД пришли к выводу, что постоянная надежная охрана Гитлера делает его похищение технически невыполнимым.