США под юбкой

«Чужие тут не ходят!» — это о Брайтоне, но 30-летней давности. В 70–80 годы американцы на юг Бруклина и носа не казали — боялись местных жиганов, карманников и прочих «остапов бендеров» с Брайтон-бич авеню. Сегодня на Брайтоне много «пришлых» — как туристов, так и нью-йоркцев, «подсевших» на русские пельмени. Но на каждого, кто говорит по-английски, аборигены все равно смотрят так, будто спрашивают: «Заблудился, милок?». «Своими» на Брайтон-Бич считают только латиноамериканцев из соседнего «испанского» квартала. Мексиканцы на Брайтоне энергично лепят вареники в русских ресторанах или стоят на улице с овощными лотками. А субтильные пуэрториканские юноши ухлестывают на променаде за пышными одесскими «мамзелями».

Многие воспринимают Брайтон как своего рода нью-йоркский аттракцион — «машину времени по-русски». Русский размах да при американском изобилии, да при живом в памяти советском прошлом!

В брайтонских витринах — объявления, родом словно из Москвы времен застоя. «Поступила в продажу пудра „Ланком“ с запасным блоком». «Итальянские шмотки — родные, недорого». Веселят и вывески на магазинах: «Свежее фермерское мясо». А через дверь: «Салон мага и натуропата Семы Задунайского». Говорят, около будки, где продаются огромные горячие пирожки, одно время висела табличка: «Здесь был Горбачев, который хотел нашими пирожками накормить голодную перестройку».

На Брайтоне (и только на нем!) можно купить самые чудные и редкие вещи — ручные узбекские ковры, бюстгальтеры на четыре пуговицы, чугунные мясорубки харьковского завода, бязевые носки, нитки мулине и даже зубную пасту «Поморин». Как говорят местные, даже кепки-«аэродромы» вот уже лет 30 продаются в одном и том же месте — в закутке у дяди Гоги. А когда на Брайтон-Бич открывается новый ресторан (что происходит чуть ли не каждый день) название ему подбирают непременно имперское: «Метрополь», «Националь», «Европейский», «Столичный». И нигде не гуляют с таким размахом, как на брайтонских банкетах. На хлебосольных брайтонских именинах угощение стоит в три этажа: на одном — сациви, на другом — шашлыки, на третьем — пирожные. И музыканты играют без антрактов.

«Санкт-Петербург» — самый большой книжный магазин на Брайтоне. Модные новинки на русском — Акунин и Сорокин, переведенные Мураками и Кальвино — попадают сюда практически одновременно с Москвой. «Я хочу подарить вам две свои книжки!» — говорю я менеджеру. «А зачем?» — подозрительно интересуется он, явно выискивая в моем душевном порыве какой-нибудь подвох. «Мне будет приятно, если вы продадите их в своем замечательном магазине, — честно отвечаю я. — А если читателям понравится, закажете еще из Москвы». Тут книготорговец понимает, в чем моя корысть, и заметно расслабляется. Берет книжки и записывает мой телефон — на всякий случай. Оно и понятно: ходят тут всякие… А потом книжки пропадают!

Брайтонцы, конечно, похожи на нас — но только на нас образца 70-х — начала 80-х годов. Слегка подозрительные, редко улыбчивые, но при этом всегда готовые к соленой шутке и крепкому словцу. И 30, и 20 лет назад сюда приезжали за лучшей долей, за красивой жизнью… И оказавшись полностью оторванными от родины, жили мыслью: «Эх, вот бы у нас на Арбате увидели меня в „кадиллаке“, а Маню — в алмазах!» А теперь брайтонцам непросто понять, что в голове у «новых россиян», прибывающих не из бедной, голодной и увитой очередями, а из сытой, полной бутиков и ресторанов столицы. Брайтонцы помнят Москву днем серой, а вечерами — кромешно-мглистой. Вывески магазинов — подслеповатыми, а граждан — мрачными и озабоченными добычей продуктов. Не жалуют тут ипредставителей «последней волны» — русских, эмигрировавших уже из свободной России. Эти люди приезжают с большими капиталами и такими же амбициями. Они скупают пентхаусы на Манхэттене, а на Брайтон приезжают поглазеть, как на диво. «Новые русские манхэттенцы» взирают на Брайтон-Бич с любопытством и слегка свысока — как на музей, где время остановилось. Для них это закрытый мирок брежневской эпохи, полный мрачных взглядов, подозрений и провинциальных замашек. Брайтонцы «новых манхэттенцев», конечно, не гонят. Но и любви особой не испытывают, что не скрывают. Как хорошо сказал бывший рижанин, ныне житель Брайтона, замечательный критик и эссеист Александр Генис: «Здесь у нас говорят, что думают, не обращая внимания на детей, женщин и генсеков».