США после второй мировой войны: 1945 – 1971

И все же на этот раз произошло нечто качественно отличное от событий прошлого времени. Возможно, это случилось потому, что американцы уже пережили период реформ в связи с политикой «нового курса» и теперь знали, что эти реформы были неспособны решить проблемы, связанные с бездумным использованием и истощением ресурсов. Возможно, это произошло потому, что американцы уже приняли различные законы о гражданских правах и теперь пришли к заключению, что они так и не затронули существа расовой проблемы. Возможно, это произошло потому, что американцы, хотя и пережили эпоху маккартизма и добились множества процессуальных изменений в сфере правосудия, все же понимали, что вся американская общественная система до сих пор остается в значительной мере порочной. Это было особенно понятно тем многим тысячам американцев, которые прошли через суды и тюрьмы.

Короче говоря, в 60-х годах американцы, вероятно, уже потеряли всякую веру в куцые внутриполитические реформы; а война во Вьетнаме помогла многим из них достаточно хорошо разобраться в вопросах внешней политики и уже не удовлетворяться старыми объяснениями причин войны или военного и экономического господства США в других районах мира.

В 1971 г. в США появились признаки обнадеживающих перемен. Они стали заметны прежде всего среди негритянского населения, которое так часто в американской истории играло ключевую роль в определении степени человечности или бесчеловечности политики господствующих кругов страны. В 60-х годах негры добились законов о гражданских правах, которые, однако, носили лишь символический характер. Именно в то время они поднялись на невиданное в истории страны движение протеста, а затем приступили к осуществлению своего рода культурной революции. Они хотели, чтобы черные и белые по-иному стали относиться к расовой проблеме, стремились изменить основу имущественных отношений и всю политическую систему и добиться этого не путем принятия различных законов и символических решений, а как-то иначе.

Появились признаки того, что такой более радикальный подход к переустройству американского общества (пусть даже он и носил лишь предварительный, зачаточный характер) стал применяться и в отношении других проблем, помимо расовой. В течение лишь одного десятилетия было необходимо решать множество важнейших проблем: расовых отношений, образования, войны и мира. Возможно, именно поэтому и стали более остро ставиться многие вопросы, именно поэтому страна оказалась охваченной мощным движением протеста не против какого-то конкретного политического решения, а против всей идеологии, против всего образа жизни.

Тщательному анализу стали подвергаться самые сокровенные стороны человеческих отношений. Была сделана попытка проникнуть сквозь многочисленные наслоения «цивилизации» и заново открыть коренные потребности человека, заново ощутить неистребимую необходимость свободы. Все это подавлялось современной техникой, ненужными вещами, лживыми отношениями, деньгами, погоней за успехом, положением в обществе, привилегиями, которые заменили подлинную человечность. В период, когда США добились невиданных успехов (колоссальные богатства, мощь, ресурсы), американцы вдруг почувствовали, что общество насквозь прогнило. Некоторые из них были разочарованы и огорчены, другие стали испытывать смутное и противоречивое чувство неудовлетворенности, однако все они были озабочены тем, что происходит и куда они идут.

Между отцами и детьми возник конфликт. Некоторые утверждали, что это извечный «конфликт поколений», однако на этот раз он отличался от всех предшествующих своей глубиной. Он не только усилил чувство враждебности, но и ускорил перемены в умонастроениях, что свойственно всем кризисам и конфликтам. В 1967 г. некая Марина Маттеуцци в своем письме в редакцию газеты «Бостон глоуб», сообщая о том, как этот конфликт изменил ее взгляды, писала: «На прошлой неделе мой 20-летний сын ушел из дома. Он надел какое-то старье, бусы и старушечьи очки и не взял с собой никакого багажа, прихватив лишь немного денег. Попрощавшись со мной, он сказал, что направляется в Сан-Франциско, чтобы повидаться там с прекрасными людьми. И добавил: «Не плачь, мама». И я не плакала. Заплакала я лишь на другой день. Я плакала о своих несбывшихся мечтах и о том, что мой единственный сын решил «бродяжничать» (как он сам выразился). Я хотела, чтобы он стал врачом или учителем — тем, кем сама я так и не смогла стать». Затем, рассказав о своем знакомом негре, которого собирались отправить во Вьетнам и который искал жилье для своей жены и двух детей, но все время получал отказ, куда бы ни обращался, она писала: «Я очень злилась, как и он. Наша страна похожа на Южную Африку в подполье. У нас безумно боятся безбожников-коммунистов, в то время как сами являются безбожными христианами.

Сейчас я уже не плачу о том, что мой сын бродяжничает. Пускай бродяжничает. Хочу вот написать ему и спросить, смогут ли 300 тыс. ему подобных хиппи принять в свои ряды меня, 43-летнюю женщину».