Разумеется, наш сектор экранирован от всех посторонних полей и излучений. Разработчики проекта базы учли, что биологам придется работать в непосредственной близости от других отделов, и не могли допустить, чтобы их эксперименты повлияли на наши. Чего они не учли, так это непреодолимой силы притяжения, возникающей между влюбленными. И того, что лаборант-биолог, едва поставив очередной эксперимент, понесется тратить свободное время на помощь инженерам с физиками, подбирающими конфигурацию искусственного магнитного поля. Они бы и рады всю планету опутать своими сверхпроводниками, но этого им пока что никто не позволит — в особенности китайцы в своей зоне, у них свой проект имеется. Да и американцы вот начали подтягиваться, небось, тоже вылезут со своими разработками. Смешно становится, если задуматься: по одному шарику ползаем, а программы терраформирования у всех разные. Будто бы о разных планетах речь.
Оно и на Земле-то смешно, так себя вести, просто на Марсе это еще очевиднее становится.
В общем, ничто не мешает нашим инженерам разрабатывать мини-установки и испытывать разные конфигурации. Может, хоть разгрузочный шлюз в результате удастся прикрыть магнитным «щитом».
Нам-то что, наши бактерии в чувствительности к слабому магнитному полю замечены не были до сих пор. Они и на орбитальной станции готовы расти, без всякой магнитосферы. Шеф инженерного отдела мне так и сказал, проявил, видите ли, общую эрудицию.
— Тем более, в районе ваших термостатов поле даже без экранирования было бы совсем слабым!
— Им, похоже, вполне достаточно, — проворчала я в ответ. Испуганная Юля притащила мне кусок старинной миллиметровки, на котором карандашом нацарапала… и правда, график посещений сектора ее другом сердешным! То есть, натуральный график, с осями координат, время и частота посещений… Далеко пойдет девочка, а.
— Вполне достаточно… слабого поля и очень кратковременного его колебания.
Пока открывались и закрывались двери отсеков на станции, да. Похоже, мгновенный перепад напряженности поля наши бактерии восприняли, как сигнал.
Влияние слабого магнитного поля на клетки — до сих пор довольно спорный вопрос. Множество более серьезных задач решили, а вот к этой только подбирались. Будут теперь и у студентов на Земле новые темы для диплома.
Один из парнишек-инженеров резво уступил мне терминал, и вскоре на экране развернулся наш журнал с датами. На первый взгляд, все сходилось.
— Похоже, придется нам теперь тесно сотрудничать, — усмехнулась я. — Буду присылать к вам Никиту с герметичным контейнером, посмотрим, как эти твари ведут себя вблизи от установки.
Даже не стала оборачиваться — сияющие счастьем глаза Юли я прекрасно разглядела и в отражении в погасшей панели экрана.
— Вот теперь вы наконец-то выглядите точь-в-точь как девушки с советских агитплакатов, — довольным тоном заметил Крамер.
Я скептически хмыкнула, вспомнив свою физиономию в зеркале. Девушки с плакатов все же хоть немного, а пользуются косметикой. И пятнистого «космического» загара у них нет, и кожа от сухого воздуха герметичной станции не шелушится. И уж наверняка у них больше поводов получать комплименты, чем демонстративная вежливость американского шпиона.
— Просто решили одну мелкую техническую проблему, за которой скрывалась очередная непознанная тайна природы.
А теперь, по законам жанра, ему следовало бы осторожно развить тему, чтобы выпытать подробности.
— Ну, ведь ради подобных моментов вы и выбрали эту профессию, верно?
— По крайней мере, так мне казалось во время учебы в университете.
— Вот за что мне нравится ваша система образования, — вздохнул американец. — Есть одна коварная иллюзия, подстерегающая каждого молодого специалиста: во время обучения студент все-таки в основном решает задачи, ответ на которые известен преподавателю, или хотя бы предсказуем. А для космоса нужен иной подход. Нужно учить решать нерешаемые задачи. Кажется, именно этим занимаются в советских университетах?
— Мой научный руководитель еще считал, что очень важно научить студента мечтать, — ностальгически усмехнулась я. — Что решение невыполнимых задач начинается именно с мечты.
— Вроде этих яблонь из старой песни, — подхватил Крамер. — Вот, например, глядя на этот апокалиптический пейзаж, кто сможет представить себе цветущие яблони? И, как наяву, почувствовать дурманящий запах осыпающихся бело-розовых лепестков?
Он так убедительно заливал про эти яблони, что я и правда будто бы почуяла тонкий, с детства знакомый аромат. Показалось вдруг, что ветер гонит по унылым красноватым холмам не светло-серую пыль с высоким содержанием минеральных слей, а облака сорванных с ветвей лепестков. И что-то зашевелилось в груди, нечто давно забытое и странно похожее на стихи, в тот миг, когда они уже готовы сорваться с кончиков пальцев в неровные строчки в блокноте или аккуратные столбики слов на экране…