СССР: Дневник пацана с окраины

Она не ответила. Он протянул мне руку, я подал свою. Он сильно сжал ее, не отпускал. Ира повернулась, глянула на нас. Я вырвал руку. Маненок спустился вниз.

– Кто он? – спросила Ира.

– Сосед, с пятого этажа.

– Вы общаетесь?

– Нет. Он старше меня на три года. Я не знаю, почему он сегодня поздоровался сам…

– Ну, спасибо за прогулку. Мне было интересно.

– Правда?

– Да.

– Ну, пока.

– Пока.

* * *

– Буду п…дить каждый день, – сказал Маненок. – Ты понял?

Мы стояли в подъезде, у почтовых ящиков. Окно выходило на козырек над подъездом. Он зарос зеленым мхом, в нем валялись осколки бутылки и смятая пачка от «Примы». Стекло было грязным, между рамами висела паутина.

– Буду п…дить каждый день, – повторил Маненок. – Пока не перестанешь к ней лезть.

– Это ты к ней лезешь…

Он ударил меня в нос и сразу ногой в живот. Я скорчился, присел, прислонился к стене под ящиками. Маненок спустился вниз. Я встал, снова присел, встал – много раз слышал, что надо присесть, если дали в живот или в яйца. Живот отпустил. Я провел ладонью под носом. Крови не было.

* * *

Я стоял на балконе, ждал, когда вернутся Ира и тетя Света. Ира сказала, что они ушли в гости к подруге тети Светы.

В спальне было темно. Мама с Наташей смотрели в зале телевизор. Папа еще не пришел. Дрочить не хотелось. Я подрочил дома после того, как мы с Ирой гуляли по Рабочему, и было как-то противно.

Тетя Света и Ира вышли из-за угла, со стороны овощного. Наверно, они ехали на троллейбусе до Моторного. Ира была в синей майке и джинсах. Тетя Света говорила:

– …и поэтому сейчас из Киева уезжают, все боятся радиации. Раньше прописаться было невозможно – город с ограниченной пропиской. А теперь – пожалуйста, потому что уезжают, меняются на другие города…

Они вошли в подъезд. Хлопнула дверь.

* * *

– Игорь, сходи за почтой, – сказала мама.

Идти мне не хотелось, потому что мог в подъезде наткнуться на Маненка. Мне сразу захотелось срать, хоть я и срал всего какой-то час назад.

– Ну что, долго тебя просить?

Я взял ключ с крючка над зеркалом, сунул ноги в тапки, открутил замок, вышел на площадку, спустился на второй. Наверху щелкнул замок. В животе что-то дернулось. Я отомкнул ящик, вынул «Правду». В понедельник больше ничего не приходило, только иногда журналы. Сверху спустился Маненок.

– Привет, малый. Ты, наверно, думал, что я это просто так сказал? Ты не понял, да? Я сказал: буду п…дить, пока от нее не отстанешь.

Он был в кроссовках – может, специально их обул, чтоб удобней было бить ногой. Я положил газету на подоконник. Он замахнулся, не ударил. Я дернулся.

– Что, сцышь? Да, вижу, сцышь. Отпустить тебя, может? Не, не отпущу.

Он ударил ногой. Я прикрыл рукой яйца, попало по пальцам. Больно, но все же не так.

– Хули ты закрываешься, а? Ну-ка руки убрал…

Щелкнула дверь тридцать девятой. Выглянула Ира.

– Что ты от него хочешь? – спокойно спросила она. – Оставь его в покое, а то…

– А то что будет, а? Ты, малая, думай, с кем базаришь, ладно? И меня в своем подъезде, на своем районе, пугать не надо, ладно?

Он замахнулся ногой, я отскочил.

– Ладно, следующий раз…

Маненок пошел вниз.

– Зайди, если хочешь, ко мне, – сказала Ира. – Тетя на работе…

Квартира была хоть и такая, как наша, но обставлена совсем по-другому. Зал был там, где у нас спальня, и наоборот. В зале в углу на полу стоял футляр аккордеона. Я кивнул на него.

– Это кто играет?

– Витя раньше играл, но недолго. Ему не нравилась музыкальная, он бросил… Сказал, что не хочет – и все. А я так не смогла, пришлось закончить. По классу скрипки. Зато теперь видеть эту скрипку не могу. Одно хорошо – благодаря музыкальной стала слушать классическую музыку. А тебе нравится что-нибудь из классики?

– Да я ее мало слушал. Только в школе на пении, но там неинтересно было…

– Мне тоже в школе не нравилось. Потом только, в музыкальной…

– Ну, я, наверно, пойду… Мама вообще-то за почтой послала… А давай вечером съездим в город, погуляем…

– Нет, сегодня я не могу. Сегодня приходит тети Светина коллега по работе, с дочкой. Давай завтра.

– Хорошо, завтра… Правда, завтра моя сестра выходит замуж… Но это днем, а в ресторан я не иду. Туда не пускают до двадцати одного года…

* * *

Женя надевал кольцо Наташе на палец. У него не получалось, и она помогла ему другой рукой, потом надела кольцо ему. Тетка из загса, с красной лентой через плечо, улыбнулась до ушей. Наташа и Женя поцеловались. Фотограф – пузатый и лысый, с «Киевом-4» – щелкнул, блеснула вспышка. Мне фотографировать не дали: Женины родоки уперлись, сказали, что у них есть свой знакомый фотограф. Сначала я расстроился, а потом подумал, что так еще и лучше: если фотографии выйдут плохие, не я буду виноват.

Мы вышли на улицу: Женя, Наташа, родоки – наши и его, – фотограф и свидетели, пацан и баба из их группы. Больше в загс никого не позвали. Даже дядю Жору, но он и сам не хотел, сказал, что в ресторан придет, а загсы все вообще ненавидит. Машин было две, «шестерка» и «тройка», и украшены только лентами – без колец и куклы на капоте.