СССР — Империя Добра

Эта раздвоенность народной доли давно не давала покоя мыслящим русским людям… Скажем, Александр Николаевич Энгельгардт до тридцати восьми лет был профессором химии Петербургского земледельческого института, а в 1871 году его за народническую пропаганду среди студентов выслали под надзор полиции в собственное имение Батищево Смоленской губернии. Там он создал образцовое хозяйство, но известен стал своей книгой писем «Из деревни».

Энгельгардт знал деревню прекрасно и точно её описал. Его охотно цитировал Ленин, который считал, что:

«Энгельгардт вскрывает поразительный индивидуализм мелкого земледельца с полной беспощадностью. Он подробно показывает, что наши „крестьяне в вопросах о собственности самые крайние собственники“, что „у крестьян крайне развит индивидуализм, эгоизм, стремление к эксплуатации“…».

В письме седьмом «Из деревни» Энгельгард описывает типичный крестьянский двор из нескольких родственных семей так:

«Все отлично умеют работать и действительно работают отлично, когда работают не на двор, а на себя. Каждая баба смотрит, чтобы не переработать, не сделать больше, чем другая. Каждая моет свою дольку стола, за которым обедают».

Дольку, читатель!

Записки Энгельгардта — это последнее двадцатилетие позапрошлого века. А вот записки советского учёного-оптика Сергея Фриша. В конце двадцатых и начале тридцатых годов прошлого века его посылали в Германию и Голландию. Вот два его наблюдения и сопоставления по возвращении, относящиеся к 20-м годам.

Ленинград… Трамвайная остановка, людей немного. Подходит полупустой трамвай, и начинается толкотня — каждый пытается влезть первым.

Берлин… Час «пик». К остановке подходит автобус, и кондуктор с задней площадки показывает ожидающей очереди три пальца — мол, свободных три места. Три первых спокойно, не торопясь, входят в автобус.

Ленинград… У керосиновой лавки молодой возчик скатывает с телеги по доске новенькие металлические бочки. Одна случайно вырывается и ударяется о фонарный столб. Вмятина… И теперь остальные скатываются так же: парню понравился грохот, и он направляет бочки в столб нарочно.

Голландия, Гронинген… Тоже керосиновая лавка, и такие же бочки на телеге. Возчик достаёт из-под козёл соломенную подушку и начинает аккуратно скатывать бочки на неё.

Вот в каких условиях здоровым силам Советской России пришлось решиться на «великий перелом» народной и прежде всего — крестьянской, психологии. Вот какие «вековые устои, обычаи, привычки», милые сердцам вынужденно задержавшихся в СССР князей Голицыных Гедиминовичей и им подобных, надо было разрушить, чтобы Россия могла жить.

Поколения Голицыных, бобринских, романовых привили такие — воинственно хамские — «устои» поколениям русских крестьян. После реформы 1861 года, после «освобождения», миллионы их — бывших крепостных, нынешних безземельных — двинулись в города, унося с собой и устои, обычаи, привычки.

Иваны да Марьи уносили с собой устои нравственно здоровые… Ваньки и Маньки — безобразные. А города Рябушинских, Терещенок, Гужонов и Бродских давили доброе и поощряли тёмное, придурковатое…

В «Краткой Русской истории» М. Давыдкина и И. Селезнёва для народных училищ, изданной в 1910 году Товариществом И. Д. Сытина, сообщалось:

«Хотя земство (заметим, земство, а не казна! — С. К.) и завело много училищ, но их было все-таки еще мало. За границей, у французов, немцев и англичан (к тому времени можно было прибавить — „и у японцев“. — С. К.), почти все грамотны, а у нас и теперь приходится на 100 взрослых только 25–30 человек грамотных. Такой необразованный народ, конечно, не мог, как следует, улучшить свою жизнь».

Он её и не улучшал. Он её проживал — как самокрутку прокуривал.

И вот теперь, после Октября, «группе садистов» (так определял Ленина, Сталина и ВКП(б) «чисто» воспитанный князь Владимир Голицын) пришлось выполнять чёрную работу расчистки уродливых многовековых напластований в русском национальном характере.

Само село не понимало необходимости этого для села же… А вот Энгельгардт писал задолго до сталинской коллективизации: