СССР: назад в будущее

Рядом с нами стол, за ним дежурный офицер. На первый взгляд кажется, что офицер здесь один и кроме него в холле ни души, но это только кажется. Пока шла проверка подлинности удостоверения Полины, я осмотрелся более внимательно, включив Кошачий глаз. И видел, что в темном пространстве между колоннами прохаживался автоматчик. В тени пролета лестницы стоял еще один. Не внушало доверие и зеркало во всю стену напротив стола офицера. Закралось подозрение, что это никакое не зеркало, а стекло, за котором сидели дежурные офицеры вели круглосуточное наблюдение за происходящем в холле.

Когда проверка подлинности удостоверения по базе прошла успешно и дежурный вернул его Полине, она спросила:

— Гаврилова привезли?

— Привезли.

— В каком изоляторе? Нам на допрос.

— Допрос согласован?

— Мне не нужно ничего согласовывать. Я офицер Заслона.

— Повторяю вопрос. Допрос согласован?

— А я повторяю ответ — я офицер Заслона и мне не нужны согласования для допроса. У меня особые полномочия.

— И все же? — не унимался дежурный. — Начальство в курсе?

— Наше — в курсе.

— То, что ваше руководство в курсе мне все равно. С нашим руководством допрос согласован?

— Это ваше руководство. Вот и согласовывайте.

— Товарищ Гагарина, — вздохнул дежурный. — У нас ведь не просто какой-нибудь следственный изолятор…

— А мы не просто какой-нибудь следственный отдел, — перебила Гагарина. Потом кивнула на красный стационарный телефон на столе. — Сообщайте руководству, что нам нужно провести допрос. В противном случае я доложу своему начальнику, что вы препятствуете следственным действиям! Вы же наверняка знаете, что дело Гаврилова на контроле в главке и партии? Туда, кстати, тоже сообщим о препятствии с вашей стороны.

Дежурный подумал с миг, а потом снял трубку и пробубнил:

— Это Топтунов. Соедините с Милославским. Да, вопрос важный. Нет, подождать не могу, — и дождавшись, когда его соединять, продолжил, еле слышно кашлянув. — Товарищ майор, Топтунов беспокоит… тут люди из Заслона пришли… из Заслона говорю. Да. Им тут доступ в изолятор нужен. На допрос маньяка. Гаврилова. Да, того самого. Так точно. Так точно. На посту все спокойно. Так точно, я все сделаю, — сказал дежурный и осторожно положив трубку на место, принялся молча выписывать пропуска. — Вам на минус третий этаж. Там дежурный офицер покажет куда идти.

Когда пропуска были у нас на руках, Полина пошла по холлу к неприметной дверце. Я не отставал. За дверцей небольшой тамбур с одинокой лампочкой под потолком на черном проводе и лестница вниз, ведущая в подвалы КГБ. Стали спускаться…

Один пролет, второй пролет, третий. С каждым пройденным метром я ощущал кожей, как становилось прохладней.

Минус третий этаж. На небольшой лестничной площадке закрытая железная дверь, и спуск еще ниже. Нам в дверь. Позвонили в звонок, дверь щелкнула замком. За ней решетчатая дверь, дежурка, проверка документов. Офицер изучил пропуска. Я осмотрелся: мы находились в сером коридоре с шершавыми бетонными стенами, тусклые сороковатные лампочки под потолком. Коридор весьма длинный. Глухие железные двери камер. Черт возьми, сколько здесь изоляторов? Десятка два. Точно не меньше.

Проверив пропуска, дежурный поднялся с места и повел нас в допросную. Открыл нам дверь, щелкнул выключателем и в допросной зажегся свет.

— Располагайтесь. Сейчас приведу, — сказал офицер и пошел за Мастером.

В допросной ничего лишнего: стол, по обе стороны стола два стула. Стены выкрашены темно-зеленой краской. Полина заняла свое место, я встал по правое плечо от нее. Спустя миг дежурный привел Гаврилова, и посмотрев на нас, проговорил:

— Если что-то будет нужно — зовите, — и на этом закрыл дверь с той стороны.

С несколько секунд между нами и Мастером было молчание. Смотрели друг на друга. Потом Полина кивнула ему на стул, и Гаврилов неспешно сел.

Его лицо было ничем не примечательным. Обычное лицо. Пройдешь мимо такого человека и даже не обернешься, и мысли не будет, что это маньяк. Я даже скажу больше — его лицо располагало к себе, и было в Мастере что-то аристократическое. То ли дело в длинном носе с горбинкой и тонкой переносицей, то ли в высоком лбе, или же в длинной шее. Или в тонких длинных пальцах, как у пианиста?

Взгляд — умный, живой и… добрый. Нет искр безумия и нет ничего звериного. Что самое интересное, ничего я к этому человеку не чувствовал. Ни ненависти, ни злобы, даже ударить не хотел. Что не скажешь о Полине. Сжимала кулачок так, что костяшки побелели, но со стороны она была невозмутима, как море во время штиля.

Ну не похож он на маньяка и все тут. Но факты говорили сами за себя. Вот он перед нами, человек, который держал в страхе всю Москву в течение нескольких месяцев. Полина достала из сумочки диктофон, и положив на стол, включила запись. Потом перевела взгляд на Мастера и холодно, с некоторой сталью в голосе, сказала:

— Ваша имя и фамилия.

— Гаврилов Петр Ильич.

— Год и дата рождения.

— Десятого мая тысяча девятьсот семьдесят восьмой.

— Знаете за что задержаны?

— Мне толком не объяснили. За хранение гелия, полагаю.