СССР (СИ)

Глава 20

— Папа, вставай! — Голос любимой дочурки Даши я бы узнал из миллиона.

Когда она была маленькой, то любила будить меня утром в выходные. Это даже стало нашим маленьким ритуалом.

Я открывал глаза, улыбался и обнимал её, нежно целуя в макушку. Она доверчиво прижималась ко мне, проводила ладошкой по небритой щеке и смеялась.

Подурачившись, мы собирались и шли на кухню завтракать. Кулинар из меня ещё тот, но за время вдовства я кое-чему научился: пёк толстые, но вкусные блинчики (пальчики оближешь), готовил любимый Дашин омлет, делал горячие бутерброды и варил вполне сносные каши.

Шли года, Даша повзрослела, а потом вышла замуж и стала жить отдельно. Вместе с супругом они взяли квартиру в ипотеку, я помогал им.

Её заливистый смех остался со мной навсегда. Мы были счастливы, насколько это возможно для дочери и отца.

— Папа! Ну проснись же! Ты слышишь меня, папа…

Почему столько тревоги в её голосе? Что случилось с моей дочуркой? Ей нужна помощь? Или мне?

Я сделал судорожный вздох и… вырвался из мира иллюзий и забытья в реальность. Я лежал на спине. На меня с дикой ненавистью глядели выпученные глаза Пестрецова.

Его руки вцепились в моё горло, лицо покраснело, он старательно душил меня и добивался успеха.

Всё вокруг потемнело, изображения распылись и стали нечёткими. Я пытался сопротивляться но не мог пошевельнуть ни рукой, ни ногой, тело было ватным, из меня словно выкачали жизненную силу. Из груди вырвался надсадный хрип, язык лез наружу, с каждым вздохом становилось всё хуже и хуже. Ещё немного, и я окончательно задохнусь.

Что самое поганое — умру вот так, по-глупому, не выполнив даже тысячной доли того, что задумал. По идее обида могла придать мне сил, но этого почему-то не случилось. И досадовать можно было только на себя!

Я слабел с каждой секундой и начинал сдаваться. Слишком долго я лежал без сознания, слишком поздно очнулся. Да и вообще, если бы ни этот странный сон, так похожий на явь, с Дашей, мог бы вообще помереть, не приходя в сознание.

А жить мне хотелось до безумия!

Но пока все мои усилия пошли прахом, я не мог совладать с душителем — хоть тресни!

И тут грянул гром, взгляд Пестрецова стал удивлённым, и почти сразу же остекленел, хватка ослабела. Надзиратель качнулся, чтобы упасть на меня.

Я ощутил на губах что-то липкое и солёное. Это была кровь Пестрецова.

Надо мной склонился какой-то мужчина.

— Быстров — это ты что ли? Живой?

Сначала лицо показалось мне незнакомым, но потом я вспомнил. Моим спасителем стал товарищ Гайдо, сыщик из МУУРа.

— Живой, — прохрипел я.

Франтишек протянул руку.

— Давай пять!

Я схватился за руку, он помог мне встать на ноги.

— Ты как? — спросил чех, внимательно разглядывая меня.

Картина, скорее всего, открывалась нерадостная.

Я почувствовал себя моряком во время шторма: пол подо мной качался, перед глазами плыло, да и горло горело так, будто по нему провели наждачкой. Наверное несколько дней толком есть не смогу.

— Ничего, через пару минут очухаюсь… — храбрясь, завил я, но обмануть Гайдо не получилось.

— Может, врача?

— Не надо, всё пройдёт! — заверил я. — Вы подоспели удивительно вовремя. Ещё секунда, и он бы меня придушил, — я бросил взгляд на мёртвого Пестрецова. — Спасибо! Я теперь вроде как ваш должник.

— Не бейте чушь, Быстров! — обиженно произнёс чех.

— Порите, — сказал я и улыбнулся. — Русские говорят: «не порите чушь».

Гайдо кивнул.

— Не порите чушь, — повторил он как примерный ученик. — Надо постараться запомнить. Я на память не жалуюсь, но русский язык — такой сложный, в нём так много странных фраз и выражений. Не порите чушь!

Он усмехнулся.

— А как вы сюда попали? — спохватился я.

Действительно, меньше всего я ожидал тут появления товарища Гайдо. Вряд ли мои коллеги могли направить его сюда, да и зачем собственно ему отправляться на мои поиски.

— Вошёл через дверь, она была открыта, — пожал плечами он.

— Я в смысле, как вы вообще здесь оказались? — пояснил я — По какой причине...

— Ах вот оно что… Теперь это уже не тайна, и я могу рассказать вам всё. У меня появилась кое-какая информация на Пестрецова. Мой осведомитель сообщил, что старший надзиратель — не тот, за кого себя выдаёт.

— Ну, после того, что он пытался со мной сделать, я уже ничему не удивлюсь, — хмыкнул я. — Так кто же он на самом деле?

— Похоже, что настоящая фамилия Пестрецова — Шулегин, поручик Шулегин. Когда-то служил в конвое Верховного правителя — адмирала Колчака. Мне его охарактеризовали как крайне жестокого человека, замешанного в массовом расстреле наших товарищей. Так что собаке — собачья смерть.

Я понимающе кивнул.

— Одно плохо — мертвеца не допросить, — вздохнул Гайдо. — Да, кстати, причину по которой я здесь нахожусь, я назвал. А вот вы что тут делаете?

Он посмотрел на меня с подозрением. Вот что значит — толковый опер, такого на мякине не проведёшь.

— Этой ночью во время дежурства Пестрецова был убит Кузнецов.

— Тот самый, Кузнец? — нахмурился чех.

— К сожалению, — вздохом подтвердил я. — Мы стали проверять всю смену, мне достался Пестрецов.

— А во время вашего разговора он не выдержал и напал на вас?

— Именно.