СССР в осаде

Чего не было, так это плана превзойти Запад, нанести по нему удар, лишить США их позиций в Европе — все это были надуманные аргументы рьяных противников СССР в американском руководстве.

Сан-Франциско

Лозунг большей твердости в отношениях с Советским Союзом приобретал силу постепенно. Его заслоняли фантастические дипломатические события, такие как конференция по созданию Организации Объединенных Наций, начавшаяся 25 апреля в Сан-Франциско.

Американская делегация отправлялась в Сан-Франциско в наилучшем настроении. Госсекретарь Стеттиниус обозначил только одну проблему: «Советский Союз». Член американской делегации Чарльз Итон прокомментировал эти слова: «И так было всегда». Но не он, а сенатор Ванденберг был наиболее упорным противником найти общие отношения с Россией — он обещал твердость в отстаивании американских интересов в античном стиле — «американскому народу и сенату». Ванденберг оказался самым влиятельным членом американской делегации. И он готов был жестоко сражаться с ялтинскими договоренностями как с договоренностями между великими державами. Ванденберг считал главной ареной прогнозирования линии поведения России Польшу, этот вопрос был для него заглавным. Он «не мог получить большего личного удовлетворения, чем публичного осуждения Ялты и всего, что в ней было договорено в отношении польского вопроса».

Сан-Франциско не был, как это иногда показывают, сплошной бравурой. Ожесточение пряталось за парадными вывесками. Еще недавно называвший Сталина «великим человеком» сэр Александер Кадоган теперь говорил о русских:

«Как можно работать с этими животными? И как можно питать надежды в Европе?» Еще «лучше» пишет сенатор Ванденберг в своем дневнике: «Россия может уходить. Конференция может продолжать работу и без России… Россия — это темные облака на всех небесах. Трудно даже разобраться, это Фриско или Мюнхен… Мы должны стоять «у своих орудий»…

Здесь нужно прекратить умиротворение красных до того, как станет поздно».

Тон конференции был задан такой, что наблюдатели немедленно забеспокоились, «не слишком ли тверд президент Трумэн». Это чувство отразилось в первых высказываниях нового государственного секретаря — Джеймса Бирнса. 30 апреля 1945 г. он пишет обозревателю Уолтеру Липману: «Сохранение мира будет зависеть от того, что владеет сердцами народов России, Британии и Соединенных Штатов. Мы не можем сохранить мир, распространяя недоверие к Советам.

Мы должны доверять друг другу. И если мы ожидаем от них выполнения обещаний, мы должны скрупулезно соблюдать свои обещания им».

Липман ответил письмом из Сан-Франциско 10 мая 1945 г. выражающим «беспокойство по поводу ведения американской внешней политики… Хотя спор очевидно ведется между Советами и нами, эта линия не лежит в природе вещей, но является результатом неопытности и эмоциональной нестабильности нашей делегации… Такого не должно бы случиться. Такого не случилось бы, если бы президент Рузвельт был бы жив. Происходящее приведет к несчастьям не только по таким проблемам, как польский вопрос, но захватит и Ближний Восток, если мы не восстановим наше чувство национального интереса в фундаментальном вопросе».

* * *

Вовсе не нужно быть апологетом Сталина и его внешней политики, чтобы заметить вполне очевидное: в мае 1945 г. Россия была настолько ослаблена войной, что все ее мечтания были связаны с восстановлением мирной жизни, созданием такого порядка на границах страны, который исключал бы новый cordon sanitaire, изолирующий страну от внешнего мира. Победоносные армии России остановились там, где их застало окончание войны — и где они должны были быть по согласованию (Тегеран, Ялта, Потсдам) с союзниками.

Неправда то, что Советская армия не начала процесс демобилизации. Неправда то, что Москва бравировала и блефовала своими огромными армиями. Неправда то, что русские генералы мечтали о броске к Атлантике, Средиземноморью, Ла-Маншу. И, если цитировать американского историка Д. Холловэя, «окончательный выбор — следовать реалистическому, а не революционному или «либеральному» курсу в международной политике— был сделан Сталиным еще до окончания войны».

Глава II ПОТСДАМСКАЯ КОНФЕРЕНЦИЯ

Приготовления

Джеймс Бирнс вышел из ирландской общины Южной Каролины. При Рузвельте он, католик, южанин и судья Верховного суда, возглавил Комитет военной мобилизации. Он сопровождал президента Рузвельта в Ялту. После смерти Рузвельта он помогал Трумэну освоиться со своей новой должностью.

Трумэн предложил Бирнсу пост государственного секретаря; было решено, что тот примет этот пост после конференции в Сан-Франциско. Бирнс с охотой воспринял миссию мирового примирителя.

3 июля Бирнс был приведен к присяге. Тремя днями позже он отплыл на крейсере «Огаста» в Европу вместе с президентом Трумэном на тройственную встречу со Сталиным и Черчиллем.