СССР: вернуться в детство 2 (СИ)

Девушка нахмурилась:

— Ознакомиться, наверное, не получится. Мы хотели, чтобы интервью с вашей семьёй пошло именно в первомайский номер, я сейчас поеду, переведу запись в текст — и сразу в вёрстку. Но могу обещать ответов не искажать.

— Тогда — поехали. Что вас интересует?

Интересовало девушку то же самое, что и школьников, с которыми я беседовала половину апреля: как решила стать писателем да почему? С чего начинала? И отвечала я ей примерно всё то же самое.

Под конец как-то даже расслабилась, хотя и старалась лишнего не наболтать.

— Я знаю, что есть уникальные люди, которые могут писа́ть сразу на́бело. Но я так не могу. У меня всегда много черновиков, возвраты, правки, вставки. Написанное должно отлежаться хотя бы месяца три-четыре, тогда, прочитывая заново, ты уже воспринимаешь текст как новый для себя и лучше видишь просочившиеся несогласованности, повторы или наоборот — белые пятна, которые нужно заполнить. После тщательной вычитки можно начинать перепечатывать текст на́чисто… А хотите я вам покажу свою зверюгу, на которой работаю?

— Хочу, конечно! — оживилась журналистка. — Только магнитофон надо взять.

Глянь-ка, магнитофон у неё небольшой, кассетный. У меня первый такой появился классе, не соврать, в шестом.

Мы прошли в зал, и я выволокла из-под стола своего железного монстра.

— Вот. Эту машину мне подарили тётя с дядей. Тут даже дата изготовления есть: тысяча девятьсот тридцать девятый.

— Ещё довоенная! — удивлённо воскликнула девушка.

— Да, но год — это ничего, работает она отлично, хоть и выглядит как старинная швейная машина, — мы посмеялись. — Жалко, что с собой её никуда не возьмёшь. Я мечтаю о маленькой и лёгкой портативной машинке. Говорят, есть такие, которые можно переносить в чемоданчике. Но у нас в городе мне они не встречались, а те, которые в магазине стояли, почти такие же большие, как эта. Та большая — эта большая; эта нормально работает, я и подумала, что смысла нет менять. Секунду!

Я открыла шкафчик, стенки в котором сейчас хранились мои писательские вещички, и вытащила «Всем грозам вопреки»:

— Вот, возможно вам будет интересно. Это, — я слегка прихлопнула пачку из двадцати двух тетрадок, из которых торчали во множестве вложенные листочки, — черновики новой книги. Тоже о войне. О людях. О лучших и худших человеческих проявлениях. А это, — я бережно передала журналистке сшитую распечатку, — готовая рукопись.

Она с удивлением отметила для себя нотариальные марки, но ничего не спросила. Аккуратно полистала.

— Копия этой рукописи направлена для ознакомления в один из центральных журналов, — заговорщицки поделилась я. — В какой — не скажу, секрет. Всей семьёй ждём результата. Родственники меня понимают и поддерживают, спасибо им за это огромное.

— Вас действительно проживает девять человек? — с некоторым опасением уточнила журналистка.

— Конечно. Маму с Дашей вы видели. Мужья сейчас на работе, вечером придут, тут будет муравейник. А ночью… Семеро по комнаткам спят, ну и мы с бабушкой в зале.

— Как же вы в такой тесноте пишете? — посочувствовала она.

— Тут спасибо моей родной восемнадцатой школе. Мне пошли навстречу, дали возможность работать в небольшом кабинете, когда он не занят. Во время уроков обстановка близка к идеальной, такая тишина… А перемены можно пережить, зарядку как раз сделать, например, — мы снова посмеялись. — А чтобы печатать, конечно, приходится выгадывать такое вот время, когда малыши уходят на прогулку — это если хорошая погода. Тогда у меня есть часа два-три. Так потихонечку и идёт работа. Я читала, в новом законе есть такой пункт, что писателям, когда предоставляют жильё, выделяют отдельную небольшую комнатку под рабочий кабинет. Но это, как вы понимаете, всё мечты. Да и потом, я же в союзе писателей не состою, и мне тут добрые люди сказали, раньше восемнадцати лет даже не надеяться… Так что, как раз, наверное, к моим восемнадцати годам что-то решится с расширением нашей жилплощади, тогда и пойду просить, — я грустно усмехнулась и хотела убрать в шкаф тетрадки.

— Ой, погодите! — попросила девушка. — давайте я вас сфотографирую вот так, на фоне машинки. И черновики пусть будут. А готовую рукопись в руки возьмите…

Она немножко подвигала меня, выставляя кадр, несколько раз щёлкнула фотоаппаратом.

— Бабушку-то сфотографировали?

— Конечно!

— Я думаю, для статьи уже достаточно, а то все разумные объёмы будут превышены.

— Да, — согласилась дама, — возможно, редактор даже скажет поделить на два выпуска. Посмотрим.

На этом мы распрощались, я пообедала — и пошла обратно в школу! Время детское. Впереди куча праздничных «выпадов», так что: работать, работать!

1 МАЯ

Первого мая после демонстрации снова традиционно собирались у нас.

Я на демонстрацию не ходила, зато три раза бегала вниз, к почтовым ящикам, проверять газеты — но их всё никак не несли. Кто знает, может почтальонов тоже на демонстрацию отправили? А мне до́ смерти интересно было: напечатали про нас? Всё ли? И не переврали ли?