СССР: вернуться в детство 5

Между тем, мы собрали всех заинтересованных родственников, сообщили им о трансформировании юннатской станции в семейную мини-ферму. Я ответила на множество вопросов и как могла постаралась всех успокоить.

Двадцать третьего мы съездили и переоформили все документы.

Павел Евгеньич несколько расстроился, но я снова показала ему газету.

— Ну, и что вы киснете? Это ж новый курс! Народу надо внушить бодрость и оптимизм. У нас уже и подробные инструкции для каждого вида деятельности в редакцию сданы! «Семейное подворье: круглый год» называется. Они, между прочим, вам звонить будут по поводу иллюстраций. А что касается «Шаманки», вы и дальше сможете продолжать свои репортажи с мест — теперь в новом качестве, как о семейной ферме.

— А ведь верно! — журналист приободрился и побежал что-то очередное фотографировать.

25. ТОЧКА НЕВОЗВРАТА

«УЖ РОЩА ОТРЯХАЕТ», ПОРА БЫ…

В «Сибирском подворье» полным ходом шла подготовка к новому учебному году. Всякие осенние праздники вовсю адаптировались под культмассовые мероприятия, в которых, помимо песен-плясок, специальных осенних хороводов и рукодельных мастер-классов, довольно много места уделялось народным играм. Матушка моя, которую с прошлого года активно привлекали к организации народно-спортивных мероприятий (сперва на треть ставки, потом на половинку, а потом и на три четверти), с энтузиазмом влилась в процесс и снова готовила что-то бодро-развесёлое. Каждый раз, прибегая на репетиции, она забегала к нам, пила чай, сияя глазами рассказывала, что она ещё улётного придумала, и всё предлагала мне занимательные роли в их феерических празднествах. От ролей я отказывалась. Ну, а как? Соглашусь — а потом — бах! — и нет меня. Подставлю ведь их. Мама никак не могла понять — почему? Дулась и сердилась. А я обещала подумать и, возможно, поучаствовать на второстепенных ролях, а потом уходила реветь. Снова меня начало накрывать, прямо не-по детски.

Третьего сентября прошла психиатрическая врачебная комиссия, выписавшая мне, наконец, справку о вменяемости и о врачебной ошибке. Как по мне, так немного поздновато, все нервы мне этот месяц истрепал.

Мама с комиссии побежала на работу, а меня Женя повёз до дома — транспортом «Подворья» я сейчас старалась не пользоваться, у них и так своих разъездов хватало.

У калитки мы остановились:

— Олька, ты как?

— Да нормально, Жень.

— Я тогда заходить не буду, к матери ещё обещал забежать помочь перед сменой.

— А-а. Ну, тогда пока. Спасибо!

Он укатил, а я пошла по дорожке к дому, помахивая своей новой бумагой.

Бабушка сидела в большой комнате и разговаривала с завхозом. Один из строителей ожидал своей очереди на диване, чинно положив кепку на колено.

Да, мы выбили бабе Рае право вести дела в нашем шаманском доме — тупо потому что все площади в «Подворье» были нарасхват. Поставили в углу у окна письменный стол, пару стульев и диванчик для жаждущих срочно что-то решить. Портреты Ленина-Сталина-Андропова повесили, пару плакатов культурно-просветительского содержания, вполне представительно получилось.

Я не стала при чужих людях глаза мозолить, ушла к себе в комнату.

Всё, дело сделано, Сергеич обещал максимально быстро найти подходящее мероприятие, на которое мы могли бы с Вовой выехать, так сказать, с финальным отчётом.

На столе лежали квитки на меня и Вову за серию последних брошюр, про которую я Пал Евгеньичу рассказывала. Завтра надо с матушкой до почты сгонять, да поделить потом эти гонорары: маме с Женей, папе, Вовкиным дедам и Олегу Петровичу с Марией Степановной. Наш с Вовкой, так сказать, прощальный подарок. Учитывая общий солидный объём, сумма получилась совсем неплохая, практически по четыре тысячи в каждый конвертик.

Товарищ редактор поднимал вопрос о том, что если всё будут хорошо разбирать, оформить наши огороднические опусы под одну толстую обложку и издать уже книжкой. Тут, я полагаю, уже Вовина маманя примчится в делёжке участвовать, но с этим уж ничего не поделаешь.

А пока: завтра мы едем, получаем бабосы и делим на четыре части. И будет совсем уже всё.

Я снова расклеилась, села на кровать и начала хлюпать носом… и тут вошла бабушка:

— Что?! Не дали справку?!

— Да дали, вон, — я кивнула на стол.

Баба Рая быстренько просмотрела, что там написано, и всплеснула руками:

— Так и что ты расстраиваешься? — она подсела ко мне, обняла и принялась гладить по голове: — Ну, не плачь, глаза некрасивые будут…

Я обняла её, прижалась изо всех сил, и вдруг, неожиданно для самой себя, начала шептать ей на ухо:

— Баба, я так тебя люблю, ты даже не представляешь как! Родная моя… Дорогая моя… Ты только потом не плачь. Буду в гробу лежать — знай, это не я. Только молчи, никому не говори… Нам опасно здесь, понимаешь? Нас увезут, спрячут, чтоб никто не нашёл. А всё остальное разыграют, как с той больницей, понимаешь?

— И насколько это? — испуганно зашептала бабушка.

— Насовсем, баба. Навсегда. Иначе нельзя. Украдут кого-нибудь, чтобы секреты разведать, будут мучить — Федьку, Ирку. Или Наташку Вовкину, — теперь я ревела совершенно неостановимо.