После ареста моего отца 13 июля 1938 года и конфискации у нас имущества мама с нами — мной и моей младшей сестрой — жили нищенски, не всегда было что есть, тем более на газеты не подписывались. Даже от сдачи в магазине за купленный для семьи хлеб я не расходовал ни копейки. Но в то утро в субботу 24 августа 1940 года я нашел на земле 10 копеек — как раз тогда цена газеты «Правда» — и купил ее. Там же, у киоска, возле здания средней школы № 15 города Таганрога, я раскрыл газету, обозрел все шесть страниц, увидел в оглавлении на первой странице вверху заголовок «Смерть международного шпиона (с. 5)», прочел на пятой странице сначала маленькую заметку «Смерть Троцкого», а затем и большую статью.
Статья явно продиктована самим Сталиным — стиль, слог, лаконичность, присущие его устной речи, повторы с перестановкой слов, все, к чему притерпелись те, кто вырос и получил образование в СССР в 30-х годах, то есть это распознавали даже школьники. В статье не было никаких подробностей о самом покушении и смерти Троцкого сверх написанного в заметке, зато названо имя убийцы — странное, трудно приписываемое к какому-нибудь народу: Жак Мортан Вандендрайш. По этим «ван ден» можно думать, что убийца — голландец или бельгиец. По имени Жак — француз или опять бельгиец. По второму имени, Мортан, старики в очереди у киоска судачили, что убийца — или чех, или… армянин. В общем, что-то искусственно накрученное, может быть, самим же Сталиным.
— А как звали убийцу? Кто он был по национальности? — спросил я Григулевича.
— Испанец. Хайме Рамон Меркадер дель Рио, — ответил Иосиф Ромуальдович.
На некоторое время я онемел от удивления — от одного из названных здесь антропонимов, — но, обретя дар речи, уточнил: — Где же фамилия в этих антропонимах?
— Меркадер!
— А как звали мать?
— Каридад. Полностью — Эустасия Мария Каридад дель Рио.
Значит, Луис — сын этой Каридад и брат убийцы? А ведь больше пяти лет молчали, не заикнулись мне об этой тайне! Для меня ведь убийца значился все под тем же «ван ден»…
— И где же вы ждали с Каридад? — наконец нашелся я.
— В машине, за рощицей, — ответил Григулевич. Я не понял гримасы караима, сопроводившей слово «рощицей», а он не оставил мне мгновения для вопроса. — При удаче, если бы он смог после убийства выйти из двора виллы, мы укатили бы сразу в Калифорнию и пароходом за границу.
— Какое же отношение ко всему этому имела женщина, тем более мать?
— О, это особая женщина! Ни перед чем не останавливалась! Любвеобильная и мужелюбивая! Впрочем, может быть, и лесбиянка! — У Григулевича пылали глаза. Я прежде на каждой вечеринке в институте замечал, как оживал и выпрямлялся он, когда избирал понравившуюся ему женщину, и направлялся к ней пригласить к танцу, даже ногу не приволакивал, как было в последние десять лет его жизни. Чувствовался профессиональный ловелас. — Каридад ведь была креолкой, дочерью помещика на Кубе, род которого состоял в каких-то своячес-ких или даже родственных отношениях с помещичьим родом нынешнего диктатора Кубы Фиделя Кастро Руса и его брата Рауля. Фанатичная сталинистка! Это она втянула сына Рамона в те же сети НКВД СССР, которому сама служила. Рамона забросили еще до гражданской войны в Испании в эту страну, там он сидел в тюрьме как коммунист еще до провозглашения республики. Республиканцы дали ему с началом гражданской войны чин лейтенанта, а шеф матери из НКВД Наум Эйтингон перевел его в Париж, дав чин майора. Наум ведь был заместителем Орлова, начальника советской разведки в Испании, и оба они имели огромное влияние не только на республиканцев! В Париже наши профессионалы, внедренные там, и дали Рамону нужную подготовку террориста. Наум был обожателем, самым постоянным и долгим горячим любовником Каридад, с 30-х до 40-х годов, может быть, еще до Испании, до Парижа, затем в Нью-Йорке и в Мехико, а потом — в Москве…
— А что она делала в Париже?
— Она пила лучшие вина, курила лучшие сигареты. Любила наркотики. И мужчин — это было ее главное хобби. А сама она была крупной приманкой НКВД для втягивания в сети шпионажа и диверсии…
Вот тебе и откровения спутника по альпинистской связке Луиса, будто бы каталонца из Барселоны! Может быть, тот никогда и не был в Барселоне, да и вообще в Испании? А прямо с Кубы — в Париж, оттуда — в Москву?
— Я помню, что Троцкий умер от пролома черепа. Директор школы № 1 города Таганрога Владимир Дмитриевич Степенев в начале сентября 1940 года, после прослушивания им лекции для партактива в райкоме или горкоме партии, говорил учителям, а я, пятнадцатилетний ученик, слышал, стоя возле учительской, как он произнес им: «Троцкого убил ударом по голове его ближайший помощник, чехословацкий троцкист! Не поделили, мол, общую любовницу, секретаршу Троцкого!..»