СССР™

Он, не дожидаясь ответа, побрел за угол бани, за кусты свежей посадки, и на ходу говорил:

– Товарищ Камалов, я очень прошу... Секундочку буквально... Я очень виноват, сейчас...

Камалов шел за ним, чистенький и с улыбкой. Это утверждало Клима в мысли, что он все придумал правильно и сейчас сделает на раз. Краем глаза Клим видел, что с левой стороны улицы к ним спешит тот гвоздик – Бравин, точно, – а с противоположной стоит Ноготь и делает всякие знаки руками и лицом, потому что знает Клима давно. Но отыгрывать назад было поздно, возвращаться без результата невозможно, а милиции-судов у них, как только что было справедливо отмечено, нет.

– Клим – не выдержав, громко шипанул Ноготь, когда они уже зашли за кусты.

Внимательный Камалов услышал сквозь бормотание Клима и сказал:

– Все, вспомнил. Климов, из Томска, так?

«Молодец, там скажешь, кто тебя привел», – подумал Клим, а вслух жалобно сказал:

– Товарищ Камалов, я честно прошу прощения, сорвался – у меня жена больная...

И, стараясь не прерываться, ударил.

Радостно подумал – попал! – но тут же понял, что нет. Сука-каратист успел вмяться задом в кусты, а руку Клима отшибить в сторону, ловко сместился еще на пару шагов, ближе к улице и так, чтобы закат бил Климу в лицо, и сказал:

– Ну ты даешь, драчила.

Машинально мазнул рукой по боку, нащупал порез, быстро взглянул вниз и, меняясь лицом, всмотрелся в руку Клима.

А вот и расплата за усилие. Дурнота затопила горло, Клим понял, что времени нет, и уже молча сделал хитрый выпад снизу, в пах, вбиваешь и вверх, пороть до грудины, как рыбу, рука ткнулась в твердое, теперь точно попал, нет, силуэт на слепящем небе дернулся из стороны в сторону.

В голове распахнулось еще одно небо.

И погасло.

4

Тот, верный своему мятежному союзу,

На сцену возведя зевающую музу,

Бессмертных гениев сорвать с Парнаса мнит.

Рука содрогнулась, удар его скользит...

Александр Пушкин

Татарские плясовые опасны для здоровья – это медицинский факт. То есть сперва, когда баян только начинает жарить на крейсерской, все незамысловато и весело: ногами раз-раз и руками двигать не забывать, а коли в темп попал, все само идет, умпа-умпа-умпа-рита-тайдада, хохочущую Эльку под руку, покрутился, отцепился, улетел, в Хуснутдинова не воткнулся, частушку-такмак проскандировал, ритмично протопал к Гульке, Рифовой жене, крутнулся с нею, отпускать аккуратнее, не гоготать, тай-дай-ри-та, рита-тита айтата, а щеки и за ушами уже сводит от идиотского смеха навзрыд, а остановить его не получается, ноги заплетаются, Элька пикирует, крутит против солнца и отстреливает в сторону стола, а дыхания уже нет, а на подходе очередной такмак, а баян все жарит, где она находит такие записи, я же сдохну, я последний раз бию плясал на свадьбе троюродной сестры под Сергачом, плясали в квартире и немножко в коридоре, с гоготом валились на пол и возвращались к столу, а здесь поляна, фиг сбежишь, а падать западло, умпа-умпа-тайдада, Элька, собака, пощади, Хуснутдиновы уже отвалились, не отпускает, извергиня, траву уже всю вытоптали, такмак! – ох, всё...

Элька, топоча и пританцовывая, убежала за второй сменой салатов. Двенадцатижильный все-таки народ тетеньки – полночи салаты резали, с утра на работу, плановая смена с авральным довеском, потом стол накрыли, мужей до смерти заплясали – о, Ленка Баранова в записях роется, сейчас русский ответ последует, копец тебе, Славка. А я, пыхтя и отлепляя рубашку от пылающего тулова, побрел к столу – по дуге, чтобы и за братский народ отдуваться не заставили.

Дорогу мне заступили.

Даша.

Ёлки, случилось что-то? Сейчас выяснится, что все мы здесь собрались здорово, но совершенно зря, потому что на каком-нибудь километре Колпашевской нитки вылетел костыль, или что там у высокоскоростных ниток бывает. И пойдет завершение строительства и монтажа первого и второго участков ниже копчика, без пусконаладочной оснастки-то.

– Галиакбар Амирович, научите меня танцевать, – сказала Даша.

Веки у меня, наверное, издали дробный лязг. Даша мелодично засмеялась и сказала:

– Вы здорово танцуете, я тоже так хочу. Научите?

Посмотрела в сторону беседки и грациозно уплыла к столу.

От беседки шла Элька, эквилибрируя стопой блестящих судков. Я метнулся к ней, перехватил ношу и спросил:

– В центр стола?

– К Дашеньке своей ненаглядной тащи, – распорядилась Элька.

– А что с ней, кстати? – игнорируя тон, спросил я. – Вроде раньше поспокойней девушка была. На шапку с тобой поспорила, что ли?

– А меньше надо было своей красотой перед девушкой трясти. Впечатлил статями, по всему. Она с тех пор в открытую вздыхает, при живой, можно сказать, коллеге.

Я сперва не понял, потом вспомнил и аж остановился от возмущения:

– Во-первых, я почти и не тряс – так, пару раз буквально. Во-вторых, я, между прочим, вас, веселых банщиц, спасал.

Элька чмокнула меня в щеку.

– Спаситель ты наш. Пошли-пошли, народ ждет. Я тебе, кстати, один умный вещь попозже скажу.