Ссудный день

Трансвестит скрылся в соседней кабинке, и оттуда донеслось его пение. Медсестра, которая сама была уже на сносях, с трудом помогла Лакомой слезть с кресла и протянула ей больничную сорочку. Лакомая сунула руки в рукава. Откуда-то из ближайших кабинок донеслось: «Спасибо за службу».

Медсестра сменила на кресле стерильную одноразовую простыню.

– Мы рекомендуем полежать в зоне отдыха, это повышает вероятность успешного исхода.

«Спасибо за службу», – произнес мужской голос где-то рядом. «И добро к тебе не раз еще вернется», – зачем-то всплыло в голове у Лакомой. Она подавила смешок.

В целях соблюдения приличий Бэлль проводила ее на процедуру и ожидала в приемном покое. Под клинику приспособили бывшее здание аэропорта. Через несколько недель Лакомая окажет ответную услугу и повезет сюда Бэлль. Проделать те же манипуляции, хлопнуть стопку апельсинового сока и послушать четверть куплета из Пола Анки.

Больничная сорочка теперь была все равно что военная форма. «Но, может быть, мне больше служит тот, кто, лежа в кресле, задирает ноги», – опять возникло у Лакомой в голове, и она приложила все усилия, чтобы не заржать в истерике.

На улицах повсюду мелькали женщины в таких же балахонах. Больших, просторных – они были рассчитаны на то, чтобы носить до родов. И все это время носительница будет со всех сторон слушать благодарности.

Назад они взяли такси. Расточительство, конечно, однако водитель, остановившись у подъезда, от денег отказался.

– Спасибо за… – начал он.

Лакомая отвернулась и махнула рукой.

Переулок рядом с домом был завален цветами и плюшевыми мишками. Горели свечи, гвоздики благоухали сладкой гнилью на всю улицу. К мишкам и букетам были пришпилены открытки – вырезанные в форме сердца, надписанные от руки. «Бингу», – гласили они. «Нашему герою!» Очередь скорбящих тянулась через полквартала, люди ждали возможности положить розы или привязать букет шуршащих гелиевых шариков в цветах радуги.

Все это снимали журналисты, освещая толпу софитами. Вдоль очереди ходил репортер с микрофоном и спрашивал людей, как на них повлияло это убийство. Многие не скрывали слез. Развернувшись на камеру, репортер объявил: «Полиция располагает записью с камеры наблюдения. Убийца будет арестован в самое ближайшее время».

Бэлль и Лакомая поспешили в подъезд, держа ключи наготове. Вслед им неслось хоровое: «Спасибо за…». Последнее слово отрезали створки лифта.

Скрывшись в квартире, заперев дверь на все замки и набросив цепочку, Бэлль позвала:

– Феликс? Мы дома.

Никто не ответил.

– Феликс?

Работал телевизор. Как обычно, на экране был Толботт. Он говорил:

Мир желает получить общую теорию поля. Единую теорию, объясняющую все. Раз люди этого хотят – пусть получат.

Лакомая осталась стоять посреди гостиной. Бэлль постучала к сыну в комнату. Толботт говорил:

Не то мера человека, что он делает ради денег, а то, как он проводит свободное время.

Когда Бэлль вернулась, в руках у нее был листок. Она прочитала вслух:

– «Дорогая мама…»

И посмотрела на Лакомую полными слез глазами.

* * *

Насчет Канады он наврал. Это была проверка. После заката Доусон долго кружил окольными дорогами бывшего штата Айдахо. Когда профессорша, Раманта, уснула, он свернул на разбитую грунтовку меж колючих изгородей. Ночь была безлунная. Он ехал до тех пор, пока фары не выхватили в темноте ворота, преграждающие путь. Никакого знака на них не было. Доусон не стал подъезжать ближе, остановился так, чтобы дальний свет до них едва добивал. И подергал профессоршу за плечо.

– Приехали.

Она вздрогнула и проснулась. Пристально вгляделась в темноту.

– Граница, – сказал ей Доусон.

Одному Богу известно, что там, за этими воротами – но точно не Канада. Может, чье-нибудь поместье, где ее схватят и казнят по законам нового времени. Или пастбище, и тогда волки доберутся до нее раньше людей. Так или иначе, протянет она там недолго. Что ж, это уже будут не его проблемы. Доусон выключил двигатель, но фары оставил. Воровато огляделся, будто проверяя, нет ли патруля.

Раманта, щурясь, глядела сквозь пыльное лобовое стекло.

– Мне идти в ворота?

Доусон кивнул.

– Не тяните.

Из динамика нашептывало радио: «…действует и добивается результатов».

Не сводя глаз с ворот, профессорша ощупывала карманы.

А Доусон чувствовал сквозь собственный карман тяжесть обручального кольца. Он ждал благодарности. Он ведь не убил ее, доставил в безопасное место – ну, в ее понимании. Ему было уже очевидно, что тест профессорша завалит самым позорным образом.

Она впервые обратила внимание на маленькую фотографию на приборной панели. С фотографии улыбалась женщина.

– Красивая. Жена ваша?

Доусон посмотрел в глаза Роксане в сумрачном свете зеленых огней.

– Нет. Сестра.