Ссудный день

Среди тех, кто ждал рассвета, находились и безработные журналисты. Последние предутренние часы они проводили под стенами того, что осталось от крупнейших газет. Прогуливались по тротуарам вокруг штаб-квартир главных телеканалов. Решимость их укрепляло четкое осознание: те немногие, кто продолжал карьеру в журналистике, удержались на своих местах благодаря готовности раздувать ложь и пудрить людям мозги. Те, кто говорил правду, не имели такого влияния.

Сохранившие работу утешали себя тем, что абсолютной истины не существует. Эту очередную ложь они несли в массы как новую истину. И мерилом всякой новой истины, ее лакмусовым тестом стала потенциальная способность провоцировать, щекотать нервы.

Задачей журналистики было теперь формирование общественного мнения, и для этой цели вся информация искажалась и выворачивалась наизнанку. Честное изложение фактов, которое при демократии необходимо как воздух, перестало быть приоритетом для журналистской братии. Тех, кого властям не удалось подчинить, просто выкинули из профессии.

Коротая время до утра, они проверяли друг друга по фотографиям – загруженным в телефоны портретам знаменитостей. С экранов улыбались мужчины и женщины с идеально уложенными прическами. Седоволосые и крашеные. С галстуками или нитками жемчуга на шеях. Следовало назвать имя и количество голосов, поданных за эту персону в списке. Или опознать невинного человека, которого в списке никогда не было.

У бывших акул пера были жесткие глаза и впалые щеки. Они окружили студии кабельных каналов и радиостанции, готовясь вернуть в эфир объективность.

* * *

Той же ночью Эстебан и Бинг позвали к себе полтора десятка ближайших друзей. Собрались просто, по-домашнему – каждый принес на стол какую-нибудь еду, которую полагалось самостоятельно накладывать себе в одноразовые бумажные тарелки. Так, прихлебывая индийский пряный суп маллигатони, подхватывая лепешками острый соус с куриных ножек по-мексикански, местный сегмент их клана обсуждал окончательный перечень завтрашних целей. Несмотря на многие недели тренировок, воздух был насыщен страхом, как густым ароматом карри.

Пока все жевали, Эстебан зачитывал слова из книги Толботта:

Именно жизнь в гетеросексуальном обществе заставляет гомосексуалов чувствовать себя ненормальными. Лишь среди белых черные ощущают себя лишними. Лишь в окружении гомосексуалов и черных белые испытывают страх и угрызения совести. Чужие ожидания и чужие мерки не должны отравлять жизнь ни одной группе.

С раскрытой книгой в руках Эстебан стоял в центре собравшейся группы и читал:

Искусство не должно быть социальной инженерией. Искусству, которое стремится как-то исправить человека, не место в обществе.

Следующую строку Бинг знал наизусть.

Держа это в уме, мы должны позволить всякому человеку самому решить, в чем его счастье.

До Эстебана маленький Бинг прозябал в нездоровой связи со своим сутенером. Бинг с детства обожал Одри Хепберн, но его собственная жизнь была очень далека от картинки из «Завтрака у Тиффани». Нет, он не проводил время в роскошных клубах, не приходилось ему выпрыгивать из гигантского именинного торта под бурные овации влюбленной толпы. Сутенер не вел с Бингом задушевных бесед; если он что и говорил, то что-нибудь в духе: «Кто работать будет? Члены сами себя не отсосут!»

Поэтому, когда к нему подкатил кубинец Эстебан, такой умный, утонченный и взрослый, Бинг понял, что предложение стоит послушать. А предлагал Эстебан вступить в клан и защищать общее дело с оружием в руках. Фортуна улыбнулась Бингу, уж это он сразу сообразил.

Закрыв книгу Толботта и бережно отложив ее в сторонку, Эстебан провозгласил:

– Квиры всегда были штурмовыми отрядами западной цивилизации.

Когда нищие гетто прогнивали насквозь, когда от домов оставались почерневшие скелеты, именно квиры возвращали жизнь в прежде неблагополучные районы. У квиров нет детей, коллапс школьного образования им не страшен. Зато у них есть крепкие спины и светлые головы, и рискуют они только собой! Именно они стали отважными первопроходцами, которые осмелились поселиться на руинах Саванны, на заброшенных пустырях Балтимора и Детройта. Тамошняя база налогоплательщиков ушла было в крутое пике, но квиры остановили этот процесс. Они не дрогнули перед анархией урбанистического фронтира, они смогли ее обуздать. Из труд поднял цену на землю в этих районах.

Проникновенную речь тут и там поддержали возгласы: «Аминь, брат!»