Ссудный день

Ухо. Уолтер говорил, они будут собирать уши. Щедро напудренные уши в розоватых разводах от тонального крема. Уши, в которых все еще торчали миниатюрные передатчики.

У человека с ножом было имя. Ник его откуда-то знал. Видел этого парня не за срезанием ушей с мертвых голов, а в каком-то нормальном месте. Он и голос его помнил: «Всем привет, меня зовут Клем, и я наркоман».

* * *

Название «Ссудный день» не соответствовало действительности. На то, чтобы изменить ход истории, потребовалось немногим больше часа.

Полиция не вмешивалась. Политики и журналисты много лет подряд выставляли полицейских негодяями, и вот полиция отвернулась, когда граждане проносили тяжелые спортивные сумки во всевозможные государственные учреждения, суды, муниципалитеты, административные корпуса университетов и колледжей… Полиция была в курсе, что этим утром сообщения о пожарах и убийствах будут лишь приманкой, чтобы завлечь репортеров в ловушку.

Много лет подряд преступники убивали налогоплательщиков. Убивали электорат. Убивали полицейских. В этот раз пришел черед законотворцев стать жертвами убийства.

* * *

Внося свой вклад в Ссудный день, Бинг и Эстебан тем самым погасили все долги перед законом. Ссудный день аннулировал для Джамала его студенческий кредит.

Некоторые цели, конечно, исхитрялись улизнуть, за ними приходилось гоняться по коридорам аварийных выходов, преследовать их на парковках, где они, скуля, прятались под машинами. Некоторые запирались в кабинетах, вынуждая ломать двери пожарным топором. Но даже несмотря на помехи, дело шло быстро. Старый режим падет к обеду.

В памяти всплыли слова бывшего учителя. Когда-то давно один профессор читал Джамалу лекцию про древних греков. Профессор Бролли рассказывал, что греки превыше всех жанров ценили комедию. Комедий они написали гораздо больше, чем трагедий, ведь, по их мнению, все дела человеческие были в глазах наблюдающих свыше богов мелки и смехотворны.

Когда на смену грекам пришла христианская культура, комедию почти искоренили. Христианскому мировоззрению больше соответствовала трагедия, поэтому «Царь Эдип», «Медея» и «Прометей прикованный» уцелели, а все, что не содержало в себе милых церкви страданий и мученичества, было уничтожено.

Древние греки видели в абсурде больше глубокого смысла, чем в трагедии. Джамал обдумывал эту мысль, наблюдая за происходящим с галерки, как греческий бог с Олимпа.

Там внизу, за перилами, словно карнавальная толпа, бурлила и визжала живая масса раненых и ослепленных государственных мужей, сумасшедший цирк властей предержащих. Эти клоуны выли, сучили конечностями, захлебывались кровью и хрипели. Невозможно было без смеха глядеть, как они пытаются горстями удержать свои вонючие разорванные кишки, как белыми ладонями запихивают мозги обратно себе в разбитый череп. Те самые бюрократы, кабинетные крысы, которые только что единогласно приговорили Джамала и всех его друзей к схожей участи.

Джамал уничтожал цели одну за другой, каждая вспышка из дула винтовки обрывала жизнь очередного старика – и каждый раз в голове у него вспыхивала новая мысль. Он вспомнил, как профессор Бролли на лекции по антропологии рассказывал про самый примитивный юмор – смех над чужой неуклюжестью. Почему мы с такой готовностью потешаемся над тем, как кто-нибудь споткнулся или с размаху сел на зад? Антропологи считают, что это рефлекс, сохранившийся с доисторических времен. Когда на первобытных людей охотились хищники, когда все племя в ужасе бежало от какого-нибудь саблезубого тигра, тот, кто упал, был обречен на съедение. И его смерть несла избавление для всех остальных. Если верить доктору Бролли, в основе человеческого юмора лежит реакция на избежание смерти.

Многие годы Джамал жил в постоянном страхе. До того, как его записали… нет, не «в призывники», с друзьями между собой они называли это «записали в смертники», до того, как идея нового мира возникла на горизонте, он знал, что умрет молодым. Сдохнет от нервно-паралитического газа в глотке.

Теперь все изменилось. Отныне он сам саблезубый тигр.

* * *

Боль в пальце, спускающем курок, занимала Бинга больше, чем изрешеченные пулями старики, которые ползали там внизу, размазывая красные пятна по мрамору. Грохот выстрелов напрягал его слух сильнее предсмертных воплей. И болезненно кривился он от бьющей в плечо отдачи, а вовсе не от зрелища: кровавые огрызки высшей политической касты ломятся друг у друга по головам, из последних сил стараясь урвать себе лишние секунды жизни.

Вместе с собратьями по клану Бинг стоял на галерке – на высоте, которую они выбрали задолго до Ссудного дня. С этой точки они много недель снимали видео и вели наблюдение. Они изучили все возможные пути целей к отступлению. Они заняли позиции так, чтобы простреливался весь зал.