На Арабелле был фартук, в руках она вертела кухонное полотенце. «А что это значит-то?» – спросила она. «Ничего дельного», – ответила мисс Жозефина и отправила экономку обратно на кухню лущить горох. Однако Арабеллу ее слова, похоже, не убедили. Из комнаты она поползла медленно, как патока, спиной пятясь к двери и не отрывая глаз от телевизора. А человек разглагольствовал:
Печальным итогом стало то, что сожитель Арабеллы, Льюис, счел своим долгом явиться к мисс Жозефине на порог гостиной – переступить который он, впрочем, не осмелился – и попытаться донести до ее сведения, что Джорджия вышла из Соединенных Штатов и вместе с Флоридой, Луизианой, Алабамой и Миссисипи теперь стала какой-то там утопией в духе Мартина Лютера Кинга и населять ее теперь должны только черные. Тут мисс Жозефина подрулила в своем кресле к двери и захлопнула ее у Льюиса перед носом.
Несмотря на все увиденное и услышанное, плантация Пибоди была и оставалась ее домом. До ее предков этой землей владели племена мускоги и ямакро. И никакие манипуляции с границами сей факт не изменят. Здесь она важная фигура. А если позволит выкорчевать себя и увезти на север или на запад, то превратится в обыкновенную перечницу, старую деву, чье главное сокровище – фарфоровый сервиз на тридцать шесть персон.
Некоторые деревья слишком капризны, чтобы выдержать пересадку. Арабелле и прочим стоило бы не забывать, что мисс Жозефина – душа плантации. Никто кроме нее не знает, как справиться со всеми выходками колодезного насоса и как выпустить воду из цистерны. Только она разбирается в севообороте сорго и табака. Между прочим, без ее надзора масляная печь и наддувный вентилятор спалят дом дотла, как пить дать, и года не пройдет! Вот пусть они посмотрят, Арабелла, Льюис, пацаны их, Честер и Льюис-младший, и маленькая Лурей. Пусть посмотрят. Пусть попробуют разобраться тут без ее руководства.
Поэтому было решено, что ей следует скрыться от властей, переселившись на чердак главного дома – узкую анфиладу пыльных комнат, в которые едва вместились фамильные сокровища, взятые ею с собой в изгнание. Фарфоровые супницы, старинные сабли, масляные портреты папы и его родичей. Но ничего, это ведь временно. Рано или поздно политическая вакханалия стихнет, и мисс Жозефина снова воцарится в имении полноправной хозяйкой.
По утрам, когда Арабелла приносила ей завтрак на подносе, мисс Жозефина спрашивала: «Ты зашла к Айвзам и Колдуэллам?». Арабелла ставила поднос и принималась заправлять постель. «Ходила я, нет там никого. Переселились они». Если верить Арабелле, все белые семьи уже уехали из Джорджии.
Но по части упрямства мулы нашли бы чему поучиться у мисс Жозефины. Она не собиралась так легко позволить себя выгнать. А чтобы ни у кого не возникло других идей на этот счет, по ночам она крадучись бродила по дому. Когда все ложились спать, она потихоньку спускалась с чердака, а потом по черной лестнице в кухню. Иногда она ослабляла винт редуктора на газовой трубе – а редуктор никто в доме, кроме нее, налаживать не умел. Иногда совершала налет на водопровод – запускала в него воздух, чтобы забарахлил насос. Такие проделки не тянули на вредительство – скорее были вежливым напоминанием, что дом держится на ней. Она – его душа. Только ей ведомы тайные ритуалы, возвращающие к жизни фильтры обратного осмоса, без которых местная вода становится непригодной для питья.
Какую бы там вымечтанную Мартином Лютером Кингом утопию ни хотели эти люди навязать Джорджии, плантация должна приносить деньги, и только мисс Жозефина в состоянии удержать ее на плаву.
А человек этот, Толботт или как его там, по телевизору и по радио все время читал проповеди.