Ссудный день

Ругаясь себе под нос, девушка сдирала обугленные лоскуты с дирндля и многочисленных нижних юбок. Ни на секунду не расслабляя мышцы-стабилизаторы, Шаста держала позвоночник прямым, как палка. Все-таки годы занятий йогой даром не прошли: со свечами на собственной голове она управлялась ловко. С царственной осанкой августейшей особы она прошествовала мимо досадной сцены.

Откуда-то сбоку раздалось:

– Чика! Классные свечки!

Мужской голос.

Шаста очень медленно развернулась – всегда следовало помнить о канделябре на голове. Парень был ей смутно знаком. Под мышкой у него болталась спортивная сумка, в руке он нес толстую книгу в мягкой обложке. Точно, это брат Эстебана. Того, с которым они вместе учились. В отличие от Эстебана, брат был традиционной ориентации. Шаста мучительно пыталась вспомнить имя.

– Хавьер, – напомнил парень. – Что это ты разоделась, как вся из себя белая?

Шаста не стала вдаваться в подробности, как завалила тестирование ДНК. Ну да, бабушка с дедушкой у нее из Кинтана-Роо, вот она и пожинает плоды. Латинской крови в ней слишком много. И не в том смысле, что хорошей, из древней Италии, а в том, что нежелательной, от латиносов. Обсуждать это Шаста не хотела и сразу спросила, не видал ли он Уолтера.

Хавьер покачал головой.

– У тебя свечка погасла.

Ругнувшись, Шаста полезла в сумку-шоппер от Кейт Спейд. Вместительное пространство внутри заполняло месиво из датской сдобы и пончиков с начинкой. Морща нос, Шаста рылась в слоеном тесте, заварном креме, взбитых сливках и сахарной пудре.

Хавьер брезгливо отшатнулся.

– А чего за прикид-то у тебя?

Медленно подняв глаза от сумки, она взглядом указала ему на всех прочих женщин, которые осторожно тянули через трубочки латте и смузи, выгуливали собачек на поводках, и при этом все как одна несли на головах короны со свечами.

Голова у Шасты чесалась от колючих листьев и капель горячего воска.

– Скандинавское что-то. Вроде как их версия дредов.

Хавьер закатил глаза.

– Ну, выглядит тупо.

– Ну, таков закон, – огрызнулась Шаста.

Наконец откопав искомый предмет, она выудила из сумки зажигалку, перемазанную кремом. Протянула Хавьеру.

– Выручишь?

Хавьер взял липкую зажигалку. Понюхал, будто размышляя, не облизать ли, и щелкнул кнопкой. Вспыхнул голубой язычок пламени.

Шаста чуть присела, чтобы ему было удобнее, при этом схватилась за его руку для равновесия и развернула кисть к себе.

Так она увидела, что за книга у него толщиной с кирпич. «Атлант расправил плечи». Это они в прошлом семестре у доктора Бролли читали.

Зажигая погасшие свечки, Хавьер пропел: «С днем рожденья тебя…», а потом сообщил:

– Мы депортируемся добровольно. Вся мексиканская диаспора идет путем Джона Голта.

Следовало понимать, что все, кто имеет латиноамериканское происхождение, собрались на юг через границу.

– Все белые – muy loco[1], – говорил Хавьер. – Когда они перебьют друг друга или сдохнут с голоду, мы придем собрать, что от них осталось.

Тем временем Мексика, по его выражению, «расцветет, как Италия в эпоху Ренессанса».

Шаста продолжала стоять чуть склонив голову и разглядывала свои деревянные клоги.

– Проверь, есть воск в волосах?

– Европейская археология, – говорил Хавьер, – навязала собственный ложный нарратив всей доколумбовой истории.

Он привел в пример наскальные рисунки, на которых ацтеки якобы практикуют человеческие жертвоприношения, вырывая несчастным сердца. Меж тем доказано, что так мезоамериканские художники изображали операции по пересадке сердца. Большие плоские камни на вершинах пирамид на самом деле служили операционными столами и располагались там, где много солнечного света.

– Это еще что! – восторженно рассказывал Хавьер. – Есть изображения людей, держащих в руках оторванные головы, а из обрубков шей хлещет кровь, и болтаются жилы…

Шаста вздрогнула, но Хавьер объяснил ей, что на самом деле это доказательство успешной практики пересадки головы.

– А все потому, – почти выкрикивал он, – что белые ученые отрицают все, что не способны повторить!

Рядом с ними молодая женщина остановилась перед витриной. От свечей на ее голове немедленно занялся полосатый тканевый навес. Неподалеку дама потягивала фраппучино на открытой веранде кафе, не замечая, что зонтик с рекламой «Чинзано» над ней уже тлеет.

Хавьер протянул Шасте ее зажигалку и настойчиво предложил:

– Поехали со мной. Пусть эти чокнутые гринго уничтожают сами себя.

Предложение было заманчивое, и Шаста определенно почувствовала искушение. Ее родители уже депортировались на Юкатан. К тому же Хавьер был ну прямо альфа-мачо, и белые джинсы в облипочку у него замызгались ровно настолько, чтобы их хозяин не тянул на гея. Брат Хавьера наверняка уже отчалил к собратьям по ориентации. Неудивительно, что парень ищет себе компанию. Одиноко ему теперь.

Шаста взяла зажигалку и сунула обратно в сдобное месиво.

– Мне полагается раздавать встречным булочки – такой обычай, часть истории с венками и свечками.

Она тянула время. Ей не хотелось разбивать ему сердце, но она должна была отыскать Уолтера. Чтобы смягчить отказ, она раскрыла перед ним сумку.