Ссудный день

В небе на горизонте завис большой знак, вывеска придорожной закусочной, что медленно вращалась на высоком шесте. Крупные черные буквы на белом фоне: «ТОЛЬКО ДЛЯ БЕЛЫХ».

– Как насчет позавтракать? – предложил Доусон.

Она смахнула слезы.

– Я просто хочу туда, где мне можно будет вздохнуть спокойно.

Доусон знал, что вздохнуть спокойно ей не светит никогда.

Своего положения в прежнем обществе она достигла, повторяя мнения людей, которые повторяли мнения других людей, а те тоже повторяли чужие мнения. На взгляд Доусона, это ничем не отличалось от гнилых нынешних кланов – или он ни хрена не понимает в жизни. История спасла эту женщину. Как Скарлетт О’Хара, она получила от судьбы шанс пройти испытание и своими действиями развить в себе новую силу.

От слез лицо у нее стало немного почище. Да и вообще с виду она была ничего, если отмыть. Она смотрела на распаханные поля за окном с ошарашенным видом лунатика, очнувшегося неизвестно где после долгого сна о всемирном равенстве и гарантированных правах человека.

Доусон вспомнил. Рамантой ее звать.

Он поставил фуру на засыпанной гравием парковке и повел докторшу в закусочную. Столики там были красные, а на окнах колыхались клетчатые занавески с рюшечками. Фартук у подошедшей официантки был из такой же ткани.

– Что вам принести, ребятки?

Изо рта у нее пахло сладкой фруктовой жвачкой.

– А чего хорошее? – спросил Доусон.

В углу стоял музыкальный автомат, негромко играло кантри.

– Буррито с белой фасолью «Булл Коннор», – ответила официантка, вертя карандаш, и обернулась на окошко кухни. – И еще макаронная запеканка с белым чеддером «Ева Браун», очень рекомендую.

Раманта слишком явно прятала лицо за меню.

– Мне ку-клукс-бургер, – глухо попросила она.

Официантка смерила ее взглядом, лопнула пузырь из жвачки и уточнила:

– «Великий маг» или «великий дракон»?

– Она спрашивает, большой или маленький, – перевел Доусон.

– Лапочка, а документик мне можно? – потребовала официантка.

Раманта выглянула из-за меню.

– Что, простите? Мне тридцать пять лет.

– Я за нее поручусь, – вмешался Доусон.

Официатку интересовал не возраст, а этническая принадлежность, но сло́ва вождя первого клана было достаточно, чтобы вопрос решился.

Доусон заказал кофе. Профессорша – сэндвич «Скинхед» с белым куриным мясом, сэндвич с яичным салатом «Вудро Вильсон» и ванильное мороженое «Лотроп Стоддард» с маршмеллоу и взбитыми сливками.

Прихлебывая кофе, Доусон наблюдал за тем, как она расправляется с горой еды. Если от нее и воняло, он, видимо, привык к запаху. Ручонки тоненькие, небось и отбиваться-то не умет. Завалить такую на землю – раз плюнуть. Доусон очень живо себе это представлял.

Обручальное кольцо врезалось в бедро сквозь ткань подкладки.

Доусон попросил счет, говоря себе, что после заката он ни в коем случае не будет насиловать эту полумертвую бабу. Еще не хватало. Ни за что, ни при каких обстоятельствах он ее не отымеет, не свернет ей тощую шейку, не отрежет ухо и не продаст, чтобы купить швейную машинку с ножной педалью, о которой его старушка уже больше года вздыхает.

* * *

Величественной была их свадьба и пышной, какой не видали еще в юном Государстве Арийском. Все вожди прибыли поздравить молодых, щеголяя роскошью самоцветов и акриловых мехов, а жены их – выпирающими круглыми животами. Щедр и обилен был свадебный пир, и чествовали друг друга знатные особы, поднимая за здравие кубки благотворной мочи. Все сиятельные супруги арийских вождей выразили Шасте наилучшие свои пожелания. Когда же поднялись молодожены на стену дворца и махали тысячам ликующих подданных, в небесах прямо над ними строем прошли широкофюзеляжные самолеты.

И сказал Чарли, глядя на них: «То направляются в Израиль последние евреи. Хорошее предзнаменование. Ну, возрадуемся!»

Молодые объехали свои земли в открытой свадебной карете, отлитой из чистого серебра. Запряжена была карета целым стадом маленьких белых овечек, которые из последних сил волокли за собой тяжеленную конструкцию.

Целые бараны вращались на вертелах над жаркими углями больших костров. Разливались в воздухе благоухание жареного мяса и пороховой дух от праздничных фейерверков. Рекой тек мед, и трещали корсажи под веселое пение флейт.