Стаб

— Не надо, Габриэль, ты должна видеть, кто это делает с тобой. Смотри.

И я смотрел, прерывисто дыша.

— Тебе очень идёт, — сказал мне на ухо Рэймс, поглаживая пальцами соски. Наверное, он всё ещё не верил, что металл в нежнейшей коже — это не больно. — Когда я впервые понял, куда ты поместила вот эту серёжку, я едва не сорвал с тебя одежду. Мне нужно было убедиться. Я просто не мог поверить.

Да, я помню его взгляд в тот раз.

— Как же я люблю смотреть на тебя, — признался тихо мужчина, и я вспомнил ещё кое-что.

Как он по дороге к Хейзу, после нападения, сказал, что ему хватит пяти минут, потому что он хорош в пытках. Я только теперь понял, насколько.

Не в силах и дальше безропотно выносить эти мучения, я опустил руку к паху.

— Не смей.

— Что? — мой голос звучал пьяно.

— Не трогай себя, — приказал Рэймс, и мне пришлось подчиниться. — Когда ты одна… ты прикасаешься к себе здесь?

— Да, постоянно, — ответил я честно.

— В следующий раз попроси меня. Дождись и попроси.

— Отрывать тебя от дел ради мастурбации?

Рэймс прищурился, словно ему не нравилось, как я отзываюсь об этом акте. «Мастурбация»? Очередной пресный термин, в рамки которого циники вроде меня попытались уместить настоящую эмоциональную катастрофу.

— Так прикасаться к тебе должен только я.

Он что, только что сказал, что ревнует меня ко мне?

Его правая рука скользнула вниз моего живота, и я впился в неё взглядом. Не знаю, каким чудом я, наконец, заметил кровь на его ладони.

— Погоди, — остановил я его, хотя собирался просить об обратном.

Я взял его руку в свои, разглядывая лопнувшую на костяшках кожу и тёмные следы проступающих синяков. Он врезал искусственному солдату по черепу… всё равно что бить по камню со всей силы. Расправив его пальцы, я долго изучал, прикасался, ощупывал.

— Больно?

— Нет, у меня очень крепкие кости.

Особая диета в подростковом возрасте, быть может. Или лекарства…

Поднеся его ладонь ко рту, я высунул язык и провёл им по сбитым костяшкам. Зализывать чужие раны, полученные в сражении за мою честь… Как же это возбуждает, чёрт! Похоже, что-то подобное было впервые не только для меня. От новых ощущений Рэймс замер, молча наблюдая за тем, как я пробую его на вкус, целую, прикасаюсь проколотым языком. Просто намёк: ему понравилось бы чувствовать меня не только здесь.

Вот здесь, например, да. Так тоже сойдёт.

Обхватив мой подбородок, Рэймс повернул меня для поцелуя. Ему это нравилось: касаться своим языком моего, посасывать, играть с серёжкой.

— Расстегни штаны, — прошептал он в мои губы, но когда я подчинился, одёрнул: — Не мои! Чёрт возьми, женщина, думай, что делаешь!

— Я только потрогаю…

— Только? — Моя наивность его поржала. Как будто он сможет удовлетвориться чем-то вроде «только». — Если ты меня «потрогаешь», то наше милое приключение закончится трагически, ясно?

Я кивнул.

— Хорошо. Теперь сними свои штаны, сядь на столешницу и раздвинь ноги.

Я оказался в нужном положении моментально. Рэймс явно не ожидал от меня такой прыти, особенно если вспомнить, как всё начиналось (в этой комнате и вообще). Но я живо расправился с ремнями, скинул один ботинок, стащил штанину и запрыгнул на каменную столешницу с раковиной, уложившись в полминуты.

Да, я разделся не до конца, но Рэймс не стал настаивать. Он наблюдал за тем, как я откидываюсь назад и развожу колени в стороны, принимая совершенно бесстыдную позу. Его взгляд застыл между моих ног, на сияющем колечке, обозначающем самую чувствительную точку на женском теле.

Я замер, гадая: передумает? Решит раздеться, позволит потрогать его, а потом сам попросит его впустить. И я бы не отказал. Всё-таки в тот день мы и так нарушили порядком правил, чтобы переживать из-за отсутствия контрацептива.

Но это же Рэймс, его имя можно использовать как синоним к слову «сдержанность».

Хотя даже он не смог безучастно любоваться таким зрелищем.

Когда он подошёл, я понял, что трагедии не избежать, потому что у Рэймса на лице было написано, что он собирался сделать.

Пододвинуть меня к самому краю, встать на колени и наклониться, чтобы медленно провести языком по складочкам, а потом втянуть серёжку в рот.

Зажмурившись, я подался бёдрами ему на встречу, теснее прижался к его губам. Я очень остро почувствовал скользкое, горячее движение… один раз… второй… Напряжение сковало тело на долгую секунду… и я расслабился, благодарно вздохнув.

— Ты… уже всё? — недоверчиво спросил Рэймс.

Вероятно, он долго готовился к этому, морально и не только: представлял, обдумывал, планировал. Он отнёсся к этому так серьёзно, словно довести меня до оргазма — одна из тактических задач, требующих всестороннего изучения противника. И он изучил, как мог. Возможно даже, нашёл кое-какую литературу. На то, что всё выйдет безупречно с первого же раза, он не рассчитывал, потому что понимал: ему не хватает практики. Тогда как у меня, по его мнению, было много опытных любовников.