Стабильное неравновесие

– Знаешь, что моего деда-есаула с ними примирило? – вскинулся Сарматов. – В сорок третьем, после Сталинграда, под нашей станицей окружили итальянцев, румын, мадьяр. Представь себе, из сплошной пурги вынеслась наша конница, и закипела на станичных улицах сабельная круговерть… В наш двор заскочили несколько всадников, и дед увидел на них погоны – наши, русские, а на одном аж золотые! Офицер, стало быть! И заплакал, старый, на колени перед ними упал! Возвращение погон тогда многих казаков с большевиками примирило…

– И опять я не понимаю вас, русских!.. Ну погоны, и что?.. Это же атрибут! За ним может скрываться любая идеология, любая низость!

– Вас! – хмыкнул Сарматов. – Я и толкую, дорогой сэр, зря ты в наши дела суешься… Ты – ломоть для нас отрезанный!..

– Это мои проблемы! – пробурчал Метлоу, закидывая за плечи рюкзак.

– Не обижайся! – все еще продолжая сидеть, сказал Сарматов. – У меня к тебе будет просьба. Если, как вчера, напоремся на «духов» и я уйду в отключку, то ты…

– То что я?.. – насторожился полковник.

– Ты меня застрелишь.

– Не буду я в тебя стрелять, Сармат!

– Что, никогда не делал этого?.. – ухмыльнулся Сарматов.

– Уж больно случай необычный…

– Посуди сам, полковник, нового для себя ЦРУ из меня ничего не вытащит, а заживо гнить в пакистанских зинданах, сам знаешь, перспективка не самая обнадеживающая!

– Будем уповать на промысл Божий! – безапелляционно заявил американец.

– До таких, как я, ему дела нет, полковник!..

Скоро их фигуры потерялись среди причудливо выветренных скал, похожих на каменных истуканов, над которыми рассыпались радостные трели жаворонка.

Восточный Афганистан 1 июля 1988 года

Над разбитой дорогой висел серебристый диск полной луны. Откуда-то совсем рядом неслись смертельно уже надоевшие вопли шакалов. Среди каменных истуканов блуждали их свечи-глаза и мелькали неясные тени. Дорога то круто уходила вверх, то ныряла в глубокие, затянутые туманом расщелины. По холодку идти было легче, но дороги почти не было видно.

Сарматов еле плелся, опираясь на палку и сильно прихрамывая. Внезапно он вскрикнул и остановился.

– С тобой все в порядке? – спросил американец.

– Все бы ничего, да только глаза слипаются, не вижу, куда иду! – ответил тот.

– А ты не молчи, матерись, анекдоты рассказывай.

– Какие анекдоты? Вся наша жизнь – сплошной анекдот. Как тебе, например, вот этот: полковник из ЦРУ и майор КГБ по Афгану рядышком шкандыбают! – усмехнулся Сарматов. – Бред сивой кобылы!..

– Я буду петь, а ты подпевай, – не обращая внимания на упаднические настроения Сарматова, решил Метлоу. – Когда в нашем доме собирались русские, они пели вот эту песню, я ее с детства помню, – добавил он и вполголоса запел:

Господа офицеры, нас осталось немного!
Нас в Мазурских болотах косила шрапнель,
В галицийских полях, на карпатских отрогах —
Не упомнить потерь, не упомнить потерь!..

– Я слышал эту песню от деда, – подал голос Сарматов и вполголоса стал подпевать американцу:

Господа офицеры, нас осталось немного!
С нами ветры полынных степей,
Далеко от России, от родного порога
След измученных наших коней!..

Голоса их в ночи звучали как-то странно и даже нереально среди залитых лунным светом каменных истуканов и несущегося со всех сторон шакальего хохота.

…Господа офицеры, нас осталось немного!
И кричим мы в тифозном бреду:
– Время злое такое за грехи нам от бога,
Мы с Россией разделим судьбу!..

* * *

– Сармат, Сармат, ты чего это? – вскрикнул Метлоу, подхватывая начавшего вдруг оседать на землю майора.

– А-а?.. Что-о? – с трудом спросил тот. – Повезло, брат…

– Пой, черт побери!.. Если упадешь – не встанешь! – заорал Метлоу.

Сил, чтобы петь, у майора Сарматова уже не осталось, он просто стал проговаривать слова тихим, свистящим шепотом:

…Господа офицеры, нас осталось немного!
Позади лишь пожары да косые кресты.
Эскадронный трубач, протруби нам тревогу,
И несите нас, кони, до последней черты!

– Последняя черта – она у всех разная, – закончив песню, грустно сказал Сарматов. – Одни, как мой дед, судьбу разделили с Россией, другие, как атаман Краснов, немецкие погоны надели и немецкое оружие в руки взяли…

– Я думаю, у них не было выбора, – откликнулся американец.

– Неправда, выбор есть всегда!.. – уперся Сарматов.

– Ты максималист! У тебя все просто! Для тебя все в мире делится на черное и белое, и никаких полутонов. Но с таким отношением очень трудно жить, потому что в этом мире не существует добра и зла в чистом виде. Не так все просто, Сармат!