Стадия серых карликов

Василий Филимонович из привычки к служебному рвению сразу поднапрягся, припоминая, по какой ориентировке проходили Вайнеры, когда на них объявлялся розыск, насколько они опасны при задержании, особые приметы, и вдруг осознал свою полную профессиональную несостоятельность: содержание ориентировки он совершенно не помнил, а фамилия такая знакомая! «А разве их еще не поймали, товарищ подполковник?» — чуть-чуть не сорвалось с языка за миг до того, как вспомнилось: да это же не преступники, а писатели!

— Пишут, пишут, — морщины на подполковничьем челе совсем сморщились от обиды своего хозяина на издержки всеобщей грамотности. — И Вася туда же… Участковый от Господа Бога, а настрочил какую-то белиберду. Пусть братья Вайнеры пишут, бутерброд у них не отымай! — начальник отделения загнанно задышал, встал из-за стола, подошел к нему вплотную и, глядя снизу вверх, потому что Триконь всю жизнь стоял на правом фланге, поинтересовался: — Василий Филимонович, скажи-ка: зачем ты к рапорту справку от психиатра приложил?.. Есть сомнения, да?.. Знаешь, я бромом спасаюсь, а ты?

— Не знаю, что и сказать, товарищ подполковник…

— Тогда ясно, тогда надо идти к врачу, Вася, — начальник пошел к своему креслу, упруго выкручивая наружу каблуки. — Возьми свои художества, — он вернул рапорт, — и разберись с заявлением, ага, вот оно, на гражданку Тарасенко, заядлую самогонщицу.

Во время следования к месту жительства гражданки Тарасенко, как выразился бы участковый в рапорте, начальник отделения продолжал вести с Василием Филимоновичем индивидуальную работу. «Не занимайся, Вася, всякой ерундой, — наставлял Семиволос. — Из-за твоей привычки совать нос во все, что происходит на участке, не только у меня одни неприятности. Потому ты до сих пор и не капитан».

В рассеянности после начальнического поучения Василий Филимонович не запомнил номер квартиры, указанный в письме неизвестного поборника трезвости, и, подойдя к серому, грязно-бетонному дому постройки начала пятидесятых годов, вынужден был раскрыть планшетку и уточнять адрес, по которому занималась противозаконной деятельностью злостная самогонщица Тарасенко. «Восемьдесят третья?!» — удивился участковый. Эта квартира принадлежала Виктору Сергеевичу Халабудину — ветерану, в конце войны он командовал дивизией, но генералом не стал — вместо штанов с лампасами пришлось надевать ватные на лесоповале, где искупал бессилие своей роты в июле сорок первого остановить зарвавшегося врага и победить на его собственной территории.

Поскольку Василий Филимонович находился с ветераном в приятельских отношениях, Виктор Сергеевич каждый раз, как бы оправдываясь, напоминал ему, что тогда тридцать две жизни спас, когда приказал отходить в глубь пущи. Эти тридцать два стали ядром партизанского отряда, затем полка. Побывал он и в лапах полицаев (по пути из штаба соединения наткнулись на засаду), бежал с помощью подпольщика в полицейской форме, за что немцы потом его расстреляли. В конце концов, вернулся в кадры армии, без пяти минут генералом взят под стражу, осужден, спустя восемь лет оправдан и реабилитрован. В общем, все как у людей. Последний год Халабудин сильно болел, и участковый время от времени навещал его — человек он был одиноким, ухаживали за ним какие-то сердобольные старушки. Месяца полтора назад Виктор Сергеевич умер, и вот его квартиру кто-то превратил в винокурню.

Дверь открыла ветхая старушонка, молча впустила милиционера, и того поразила пустота однокомнатной квартиры — на стенах не осталось ничего, кроме прошлогоднего табель-календаря с кукольно-красивой развеселой снегурочкой, катившей на санках, да еще на кухне над окном висела деревянная, выкрашенная в вишневый цвет палка для занавесок. Халабудин жил по-солдатски скромно, однако пустота и для его жилья казалась слишком обнаженной и тягостной.

Только в прихожей стоял видавший виды фибровый чемодан с металлическими округлыми накладками на углах и обыкновенный старушечий узел из суконного клетчатого платка. «Обокрали?» — прежде всего подумал Василий Филимонович и с подозрительностью взглянул на старушку. И наткнулся на взгляд ее удивительно чистых, по-детски наивных глаз — нежно-синих, словно два пролеска, только-только проклюнувшиеся из-под прошлогодней лиственной прели. Два немигающих кружочка синевы на мятом, изжеванном жизнью лице. «А проверить документы не мешает», — решил Василий Филимонович и попросил позволения ознакомиться с паспортом. Вообще-то на похоронах она пошмыгивала мышкой, да только порядок есть порядок, к тому же она и самогонщица Тарасенко — как пить дать, одно и то же лицо.