Стаи. Книга 3. Столкновение миров

Кицунэ не стал бы возражать, ведь каждая дата, разорвавшая его жизнь на «до» и «после», отдавалась болью не заживающих ран, но в этот раз всё было иначе:

— Нет, тут что-то другое. Это не просто осознание утраты или невозможности повернуть время вспять. Меня что-то тревожит.

— Что? — Голубоглазая куколка едва касалась кончиками пальцев острых ушей.

По мере развития разговора Элан оживал. Вот и сейчас, он уже расслабился и непринуждённо пожал плечами:

— Не знаю, но лёгкая тревога преследует меня постоянно. Да и Лесавесима какая-то беспокойная стала.

Полуночница прикрыла глаза, но через миг распахнула их вновь:

— Она на крыше северной башни, прямо над нами, и тоже не спит.

Кицунэ задумчиво повёл ушами:

— Если бы не «Блокада», может, сумел бы сказать более определённо?

Красивое личико молодой женщины расплылось в тёплой улыбке:

— Даже не думай об этом. Тебе в молодые годы и так хватило общения с Океанесом. Не зря ставится барьер для контактёра, и по возрасту, и по числу погружений, сам знаешь всё прекрасно без моих подсказок.

Элан уже отчаянно зевал, сон, наконец, начал брать верх над всеми тревогами и сомнениями:

— Ладно, завтра спрошу Диолею, она посильнее в этих делах.

Он сделал попытку подняться, но тёплая рука богини прижала к своей груди, предлагая не будоражить тело подъёмом по винтовой лестнице, и он послушно опустился на её колени, только перевернулся на бок.

Глаза уже слипались, но прозрачная стена, открывающая вид на скрытые мраком горы, не давала уйти в мир грёз. Прекрасно приспособленные к темноте глаза кицунэ уводили сознание всё дальше и дальше, словно душа летела змейкой между скованными стужей пологими склонами, высматривая с высоты нечто, притаившееся в ущельях, в притихших в страхе лесах. Она касалась рек, но вода, такая же робкая, старалась не шуметь, и не бежала больше весёлыми потоками, а медленно перетекала, густая, как кисель. Словно испугавшись чего-то, реки и ручьи жались к земле, стремились спрятаться в толще камня. Душа лиса воздушной стихии звала живые огоньки своих сородичей, что облюбовали склоны и долины, но не находила ответа. Мертвая, могильная тишина лесов странного сна затягивала, словно трясина, и уже сам дух кицунэ стал жаться к макушкам деревьев, не поднимался высоко в небеса, а призраком скользил вдоль русла безымянной речушки, и с каждым новым поворотом едва подсвеченной лунами бесконечной ленты, нарастала тревога и уверенность: что-то приближается.

Северный ветер гнал с просторов бескрайних лесов, уже засыпанных снегом, смрад пролитой крови, и этот легко узнаваемый запах смерти лишил его покоя. Каждую ночь он поднимался в этот беззвучный полёт на границе миров, и каждый раз душа испуганно съёживалась, чувствуя на себе пристальный взгляд чьих-то голодных глаз…

Папочка, что это?

Едва различимый в спокойном, но мощном течении эфира голос Лесавесимы, скользнул по краю сознания, словно где-то в колыбельке шевельнулся напуганный шорохом за окном ребёнок.

Не знаю…

* * *

На мостике «Хоукинса» было не протолкнуться: помимо штатного экипажа корабля на борту присутствовали сразу два высших офицера Флота Федерации, оба в адмиральских званиях, о чём говорили их знаки различия. А какой адмирал без помощников, без своей команды? Тем более что дело было чрезвычайной важности.

Джозеф Бёрнет не сразу сумел перебороть привычку коситься на коллегу из Славянской Секции, и дело было не в неприязни, наоборот. Когда они впервые, ещё безусыми лейтенантами, столкнулись на мостике захудалого учебного звездолёта «Тренто», то немало удивились внешнему сходству.

Если бы не типично русские фамилия и имя, и абсолютная уверенность в отсутствии родства, Евгения Октябрьского вполне можно было бы принять чуть ли не за родного брата. Такой же высокий и плечистый шатен, серые глаза, довольно большой нос с едва видимой горбинкой, высокий лоб. Но на внешности сходство не заканчивалось.

Оба молодых офицера были целеустремлённые, амбициозны, очень любили охоту, изысканное спиртное и красивых женщин. И хотя служба часто разбрасывала их по разным концам освоенной части Вселенной, но дружбу, окрепшую в «собачьих вахтах», то есть с поздней ночи до раннего утра, не могли разрушить ни годы, ни расстояние. По мере возможности они встречались, обязательно оставляли друг другу письма на всех орбитальных станциях и планетах, где только доводилось бывать, что порой выливалось в забавные казусы: после очередного прыжка в гиперпространстве, на новом месте службы получали от коллеги послания многолетней давности.

Джозеф снова скосился на русского адмирала. Они оба уже поседели, не столько от прожитых лет, сколько от неспокойной работы, причём, Евгений заметно сильнее, но всё ещё сохраняли довольно приличную физическую форму. Не сказать, что поджарые, но и брюшком не обзавелись, не висели двойные подбородки, сильные пальцы спокойно лежали на сенсорных кнопках, время от времени переключая каналы связи.