Стая

Но в столь позднее время самолеты ниоткуда не прилетали, да и метель этому не способствовала. Аэропорт могли и закрыть по погодным условиям. Кроме того, настоящие таксисты рядком выстроившиеся у выхода из аэропорта не оставляли Кривцову никаких шансов.

Метель не унималась, и когда Кривцов уже, было, решил разжиться бензином у какого-нибудь водилы, он увидел приближавшуюся к его автомобилю женщину. У нее был чемодан на колесиках. Недавно приземлился только самолет из Франкфурта, который не столько высаживал в аэропорте пассажиров, сколько дозаправлялся. Кроме как с этим самолетом, женщина никоим образом попасть в аэропорт не смогла бы. Кривцов приободрился. Из Франкфурта нищие не прилетают.

— До города довезете? — спросила женщина.

— Садитесь, — призывно распахнул дверцу Кривцов.

— Сколько вы с меня возьмете?

— Двести, — мужественно выдохнул Кривцов, в два раза понизив известный ему тариф. Рисковать единственным пассажиром в данной ситуации было нельзя.

— Двести чего? Евро?

— Почему евро? Рублей конечно. С чего вы взяли, что евро? Ах, да, вы, наверное, из-за границы прилетели. Нет, у нас все по-прежнему, у нас тут рубли.

— Но у меня только евро. Рублей нет.

— Вы что давно не были на Родине, или вообще иностранка?

— Нет, я не иностранка, только на Родине не была больше года. Командировка затянулась.

— Тогда мы с вами попали в затруднительную ситуацию.

— Почему? — удивилась женщина, — разве за то время пока меня не было, запретили хождение иностранной валюты?

— Нет, слава Богу, не запретили. Но дело в том, что у меня нет никакой валюты, ни нашей, ни чужой, и бензина тоже почти нет. А на заправках берут только рубли.

Женщина призадумалась. Потом, видимо что-то решив, открыла свою сумочку и стала в ней что-то торопливо искать.

— Что вы ищете? — спросил Кривцов.

— Паспорт.

— Зачем вам паспорт?

— В аэропорте есть обменник. Я сейчас поменяю евро, и мы поедем.

— Но вам же проще обратиться к другому таксисту. И без хлопот у него поменять вашу валюту. Зачем вам со мной связываться?

— А как же вы? Вы же в беде, насколько я поняла. Не собираетесь же вы ночевать в аэропорте? Обратиться вам не к кому, а русские в беде своих не бросают. Так, кажется, говорил один из братьев в известном фильме.

— На войне. Он говорил, что русские не бросают своих на войне.

— Да, действительно, но у нас всегда война. Во всяком случае, до моего отъезда было так. И если вы оказались в аэропорте ночью в таком положении, то война видимо еще не кончилась.

Женщина оставила свой чемодан в багажнике Кривцовской «девятки» и быстро пошла в сторону аэропорта. Кривцов сидел в машине и думал, а как бы он поступил в такой ситуации на месте своей пассажирки. Со стыдом он признался себе, что, наверное, не стал бы вникать в проблему и воспользовался другой машиной. Он не успел поразмышлять на предмет того, стала эта женщина такой сердобольной в результате долгого отсутствия на Родине, или была какая-то другая причина ее поведения. Пассажирка вернулась, уселась на заднее сиденье.

— Вот держите, — она протянула Кривцову две сотенные купюры и назвала адрес.

Кривцов сразу же заехал на заправку и заправился. Они ехали молча. Дорога шла через промышленную зону. Усиливающийся снег и ветер, тьма за окном не способствовали разговору двух незнакомых людей. Наконец автомобиль въехал в город. Пассажирка прервала молчание и задала то ли Кривцову, то ли самой себе странный вопрос:

— Почему город не иллюминирован к Рождеству?

— Вы меня спрашиваете? — переспросил Кривцов.

— Нет. Просто, я жила в маленьком немецком городке. Там еще в начале декабря все было приготовлено к Рождественским праздникам и Новому Году. Так красиво.

— Наш город никто, никогда, ни по какому поводу не иллюминирует. Я просто думаю, что вы об этом забыли. Ничего, сейчас зайдете в свой подъезд и все вспомните.

— Почему?

— Потому что о Родине больше всего напоминают подъезды домов. Это и есть Родина. Не то, что внутри квартир, а именно подъезд. В квартирах все пытаются сделать некое подобие Европы, а подъезды уже ничьи, и именно там граждане являются самими собой, то есть теми, кто они есть на самом деле.

— А вы философ.

— Нет. Я циник.

— Циниками обычно становятся в зрелом возрасте.

— А мне уже давно за тридцать. Самое время, — ответил Кривцов, — кстати, мы уже подъезжаем, вы бы позвонили, чтобы вас встретили.

— Я живу с теткой. Телефона у нее не было никогда, да и старенькая она, чтобы чемоданы таскать, сама управлюсь.

— Ну, что вы, я помогу.

Машина остановилась у подъезда пятиэтажной «хрущевки». Метель не унималась. Кривцов взял чемодан и пошел вслед за пассажиркой. В подъезде было тускло, пахло кошками, стены щедро были расписаны не лишенными фантазии подростками. На бетонном полу валялись окурки, бумажки и другой мелкий мусор.

— Ну, как, вспомнили?

— Да, пожалуй, — вздохнула женщина, — ну, почему у нас так?

— Это слишком долгий разговор, да и зачем знать причины.