Стая

— Но я не знаю, есть ли толк от всей этой публичности, — сказал Борман, шагая вниз по лестнице. — Среди всеобщего отсутствия интереса даже дни открытых дверей мало чего могут изменить. Недавно был один такой день. Народу было не протолкнуться, но если бы вы потом спросили кого-нибудь, выделять ли нам следующие десять миллионов на исследования…

Йохансон помолчал. Потом сказал:

— Я думаю, проблема скорее в барьерах, которые отделяют нас, учёных, друг от друга. Как вы считаете?

— Потому что мы мало общаемся друг с другом?

— Да. Или взять науку и промышленность. Или науку и оборону. Все мало сообщаются друг с другом.

— Или наука и нефтяные концерны? — Борман посмотрел на него долгим взглядом.

Йохансон улыбнулся:

— Я здесь потому, что кому-то нужен ответ, — сказал он. — Но не для того, чтобы выжимать его из вас.

— Промышленность и оборона зависят от науки, нравится им это или нет, — сказал Салинг. — Мы-то как раз общаемся друг с другом. На мой взгляд, проблема в том, что мы не можем одинаково взглянуть на вещи.

— И не хотим!

— Правильно. То, что люди делают во льдах, может помочь победить голод. Но с таким же успехом может привести и к созданию нового оружия. Мы смотрим на одно и то же, а видим разное.

— И опускаем всё остальное. — Борман кивнул. — Эти черви, которых вы нам прислали, доктор Йохансон, как раз хороший пример. Я не знаю, будут ли из-за них поставлены под сомнение планы дальнейшего освоения континентального склона. Но я бы из осторожности отсоветовал им. Может, в этом и состоит главное различие между наукой и промышленностью. Мы говорим: пока неизвестно, какую роль играет этот червь, мы не можем рекомендовать им бурение. Промышленность же исходит из тех же предпосылок, но приходит к другим выводам.

— Пока неизвестно, какую роль играет этот червь, или он не играет никакой роли. — Йохансон посмотрел на него. — А как считаете вы? Играет он роль?

— Я пока не могу сказать. То, что вы нам прислали… ну, мягко говоря, это очень необычно.

Они дошли до тяжёлой стальной двери. Борман нажал выключатель на стене, и дверь бесшумно отодвинулась. В центре зала за дверью находился гигантский резервуар высотой с двухэтажный дом. В его стенки были равномерно встроены иллюминаторы. Стальные лестницы вели к галереям, расположенным по периметру резервуара. Вокруг было множество аппаратуры, связанной с ним трубопроводами.

Йохансон подошёл ближе.

Он видел в интернете снимки этой штуки, но оказался не готов к её размерам. При мысли, какое чудовищное давление царит внутри наполненного водой цилиндра, ему стало не по себе. Человек не выжил бы в таком давлении и минуты. Собственно, из-за этого резервуара Йохансон и прислал в институт города Киля партию червей. Это был глубоководный симулятор, — в нём заключался искусственно созданный мир с морским дном, континентальным склоном и шельфом.

Борман закрыл за собой дверь.

— Есть люди, которые сомневаются в смысле и цели этого сооружения, — сказал он. — Симулятор может лишь приблизительно передать картину происходящего, но это всё же лучше, чем всякий раз выезжать на места. Проблема океаногеологического исследования как состояла, так и состоит в том, что мы можем видеть лишь крошечные участки действительности. Но здесь мы в состоянии выработать хотя бы общие тезисы. Например, исследовать динамику гидратов метана при различных условиях.

— У вас там есть и гидраты?

— Мы неохотно говорим об этом. Промышленность предпочла бы, чтобы мы поставили симулятор целиком ей на службу. И мы, признаться, с удовольствием получили бы от промышленности деньги. Но мы не хотим лишить себя возможности свободных исследований.

Йохансон задрал голову: на верхнем ярусе галереи собралась группа учёных. Сцена сильно смахивала на старый фильм про Джеймса Бонда.

— Давление и температура в этом резервуаре регулируется ступенчато, — продолжал Борман. — Сейчас они соответствуют морской глубине в восемьсот метров. На дне резервуара лежит слой стабильного гидрата толщиной два метра, что соответствует двадцати-тридцатикратной природной реальности. Под этим слоем мы симулируем теплоту, идущую из недр Земли, — и получаем свободный газ. Итак, мы имеем полноформатную модель морского дна.

— Замечательно, — сказал Йохансон. — Но что именно вы здесь делаете, помимо наблюдений?

— Мы пытаемся смоделировать тот период истории Земли, который она проходила 55 миллионов лет назад. Где-то на границе палеоцена и эоцена на Земле произошла, судя по всему, масштабная климатическая катастрофа. Семьдесят процентов живых существ морского дна погибли, преимущественно одноклеточные. Целые области глубоководья превратились в зоны, враждебные жизни. На континентах же, наоборот, началась биологическая революция. В Арктике появились крокодилы, из субтропиков в Северную Америку перекочевали приматы и современные млекопитающие. Получилось феноменальное столпотворение.

— Откуда вы всё это знаете?

— Из вертикальных стержней, извлечённых из осадка. Все сведения о климатической катастрофе получены благодаря стержневому бурению на глубине две тысячи метров.