Стая

Что такое? — думал Йохансон. — Что здесь не так?

Он ощущал тепло тела Лунд, вдыхал её аромат, и это был чудесный, зовущий аромат.

Но ничто в нём не шелохнулось в ответ на этот зов.

— Не функционирует, — в ту же минуту сказала Лунд. На протяжении вздоха, на границе между капитуляцией и настойчивостью, Йохансон чувствовал себя так, будто упал в холодную воду. Потом короткая боль прошла. Что-то погасло. Остаток жара растворился в ясном воздухе над озером, уступив место громадному облегчению.

— Ты права, — сказал он.

Они оторвались друг от друга, медленно, с трудом, будто их тела ещё не взяли в толк то, что головам уже было ясно. Йохансон увидел в её глазах вопрос, который, возможно, читался и в его взгляде: что мы натворили? Сколько всего испортили?

— Всё в порядке? — спросил он.

Лунд не ответила. Он сел перед нею, спиной к борту. Потом заметил, что всё ещё держит в руке бутылку, и протянул ей.

— Совершенно очевидно, — сказал он, — что наша дружба слишком сильна для любви.

Он знал, что это звучит плоско и патетично, но это подействовало. Она начала хихикать, сперва нервно, потом с облегчением. Взяла бутылку, отпила глоток и громко рассмеялась. Провела ладонью по лицу, будто хотела стереть этот громкий, неуместный смех, но он пробивался сквозь её пальцы, и Йохансон в конце концов тоже рассмеялся вместе с ней.

— Ох, — вздохнула она. Они помолчали.

— Ты огорчился? — спросила она тихо.

— Нет. А ты?

— Я… нет, я не огорчилась. Нисколько. Просто это… — Она запнулась. — Это так запутано. На «Торвальдсоне» тогда, помнишь, вечер в твоей каюте. Ещё бы минута, и… всё могло бы произойти, но сегодня…

Он взял у неё из рук бутылку и выпил.

— Нет, — сказал он. — Давай будем честными, всё бы кончилось тем же.

— А в чём причина?

— Ты его любишь.

Лунд обняла руками колени.

— Каре?

— А кого же ещё?

Она уставилась прямо перед собой, а Йохансон снова приложился к горлышку, поскольку это было не его дело — копаться в чувствах Тины Лунд.

— Я думала, что могу уйти от него.

Пауза. Если она ждёт ответа, подумал он, то ей придётся ждать долго. Она сама должна это понять.

— Мы с тобой всегда были готовы к этому, — сказала она. — Никто из нас не хотел себя связывать, а ведь это идеальная предпосылка. Но мы так и не осуществили этой возможности. У меня никогда не было уверенности, что это должно произойти именно сейчас… Я никогда не была влюблена в тебя. Я не хотела быть влюблённой. Но представление, что это когда-нибудь произойдёт, волновало. Каждый живёт своей жизнью, никаких обязательств, никаких уз. Я даже была уверена, что это скоро случится, я считала, что давно пора! И вдруг появляется Каре, и я думаю: боже мой, это путы! Любовь обязывает, а это…

— Это любовь.

— Я думала, скорее, что это другое. Как грипп. Я больше не могла сосредоточиться на работе, я мысленно была где-то в другом месте, у меня почва уходила из-под ног, а это не для меня, это не я.

— И тут ты подумала, что надо наконец осуществить возможность, пока не окончательно потеряла над собой контроль.

— Нет, ты всё-таки обиделся!

— Я не обиделся. Я тебя понимаю. Я тоже никогда не был в тебя влюблён. — Он задумался. — Я тебя вожделел. Впрочем, лишь с тех пор, как ты вместе с Каре. Но я старый охотник, я думаю, меня просто злило, что добыча уходит из рук, это ранило моё тщеславие… — Он тихо рассмеялся. — Знаешь этот чудесный фильм с Шер и Николасом Кейджем? «Очарованные луной». Там кто-то спрашивает, почему мужчины хотят спать с женщинами? И ответ такой: потому что они боятся смерти. М-м. Почему я об этом вспомнил?

— Потому что страх присутствует во всём. Страх остаться одному, страх быть ненужным, но ещё хуже страх иметь выбор и ошибиться. У нас с тобой никогда не было ничего, кроме отношений, а с Каре… с Каре у меня никогда не будет ничего, кроме влечения. Я это быстро поняла. Ты хочешь кого-то, кого ты, собственно, совершенно не знаешь, ты хочешь его во что бы то ни стало. Но ты получаешь его только вместе с его жизнью впридачу. И тебе становится страшно.

— Что это окажется ошибкой?

Она кивнула.

— А ты была вообще с кем-нибудь вместе? — спросил он. — Ну, по-настоящему?

— Один раз, — ответила она. — Уже давно.

— Твой первый?

— М-м.

— И что случилось?

— То, что случилось, неоригинально. Правда. Он меня просто бросил, и мне это тяжело далось.

— А потом?

В лунном свете, подперев подбородок, с морщинкой между бровями, она была хороша. Но Йохансон не чувствовал ни следа сожаления. Ни о том, что они сделали попытку, ни о том, чем она быстро закончилась.

— Потом бросала всегда я.

— Ангел мщения.

— Ну что ты. Нет, временами парни просто действовали мне на нервы. Слишком медлительные, слишком несообразительные, слишком милые. Иногда я убегала просто, чтобы вовремя спастись, прежде чем… Ну, ты знаешь, я скора на руку.

— Ну да, не будем строить дом, а то налетит ураган и разрушит его.

Лунд скривила рот.

— Есть и другие возможности. Например, дом всё-таки строишь, но, прежде чем его кто-то разрушит, ты разрушаешь его сама.

— Каре — дом.

— Да. Каре — дом.

Где-то засвистел сверчок. Вдали отозвался другой.