Стая

— Да, да, конечно. Ну их к черту! — Владимир Семенович распрямился, улыбкой сгоняя с лица озабоченность, потом повернулся к сыну.— Итак, какие новости у молодежи?

— В райком вызывали,— сообщил Толя.

— Та-ак. Хорошо,— бодро откликнулся Владимир Семенович и вдруг удивленно посмотрел на сына.— В райком?..

И Марина Васильевна с тревогой переспросила:

— Ты говоришь, в райком?

В этот момент в передней зазвенел звонок.

— Сергей Иванович,—поспешно сказал отец, поднимаясь.— Встретил его сейчас в подъезде и попросил занести справочник.

Дом был ведомственный, и кругом жили сослуживцы.

Но через минуту из передней донесся раскатистый чужой голос:

— Сынок дома?

И растерянный голос отца:

— Дома... А в чем, собственно, дело?

— Сейчас узнаете в чем дело.

Толя выбежал в переднюю. За ним уже спешила Марина Васильевна.

В дверях они увидели массивную фигуру в милицейской форме. Медно-красное от ветра лицо вошедшего, хмурое и твердое, с воинственными усами, ничего хорошего не предвещало.

— Ваш участковый уполномоченный,— все так же раскатисто отрекомендовался вошедший.— Капитан милиции Федченко.— И в свою очередь, осведомился: — Гражданин Карцев?

— Да, это я...

Федченко перевел взгляд на Марину Васильевну.

— Гражданка Карцева, если не ошибаюсь?

— Да. Но в чем дело, боже мой?

— А это, выходит дело, сынок? — не отвечая ей, произнес Федченко, повернувшись к Толе.—Карцев Анатолий?'

— Вас, кажется, спрашивают, в чем дело? — с вызовом спросил тот.

— Вот ты-то мне, милый человек, и нужен,усмехнулся Федченко.— Для беседы.

Он все еще стоял в дверях, заполняя собой чуть ли не всю маленькую переднюю.

— Ну, если вам надо побеседовать с сыном — через силу произнес Владимир Семенович.— Пожалуйста, проходите...— И он неуверенно указал на дверь комнаты.— Я только не понимаю...

— Поймете, гражданин. Скоро все поймете,— мрачно проговорил Федченко.— Знакомая история. Сначала, значит, распускаете, а потом не понимаете.

— Позвольте,— вспыхнул Владимир Семенович.— На каком основании... эти намеки?

— Вы можете объяснить,— звенящим от волнения голосом произнесла Марина Васильевна,— что все это означает?

Федченко усмехнулся.

— Сперва он мне все объяснит. И не тут. Хотел было милиционера за ним послать.— Он кивнул на Толю.— А потом думаю: дай-ка обстановочку проверю. Родите-лев повидаю и тому подобное.— И, обращаясь к юноше, сурово добавил: —А ты собирайся на беседу пока что.

— То есть как это «пока что»? — взволнованно спросила Марина Васильевна, прижимая руки к груди.— И почему... Почему не здесь вам побеседовать?

— Обстановочка не та, гражданка. И попрошу спокойствия. Вот так.

— Я не могу спокойно!.. Я не могу, когда так, вдруг... на ночь глядя...

Голос ее дрожал все сильнее.

Владимир Семенович нервно провел ладонью по редким волосам и растерянно произнес:

— Я тоже полагаю...

Но тут вмешался Толя. До этого он все время молчал. Сначала он попросту испугался этого мундира, этого уверенного, грозного тона. В голове замелькали смятенные обрывки мыслей: «Арестовать пришел?.. Но за что?.. Панов сказал ведь... Узнали про все?.. Только что узнали?.. Но что же они узнали?.. Мама сейчас расплачется...» Его охватило одно желание: лишь бы этот человек ушел, любой ценой ушел, поскорее ушел из их дома. Мама не должна при нем плакать. А там — будь что будет.

Толя сорвал с вешалки пальто.

— Идемте,— резко бросил он Федченко и, обращаясь к матери, добавил мягко, почти просительно: — Мама, успокойся. Это... это недоразумение.

Последние слова беспомощно повисли в воздухе. Но Толя так порывисто и решительно распахнул дверь, так стремительно выскочил на лестничную площадку, что Федченко, видимо, решив, что парень может и убежать, торопливо последовал за ним, пробормотав:

— Ну, ну, ты потише, милый человек.

Но Карцев, боясь, что он задержится, что еще что-нибудь скажет, устремился вниз по лестнице. И Федченко не осталось ничего другого, как поспешить за ним.

До отделения милиции они дошли молча, не проронив ни слоез. Казалось, оба копят силы для главного разговора и не собираются растрачивать их по пустякам.

Федченко шагал по-хозяйски размашисто и уверенно, глядя прямо перед собой. Карцев торопливо шел рядом, сутулясь, пряча руки в карманы пальто. Кашне, небрежно обмотанное вокруг шеи, выбилось наружу.

В пустом, плохо освещенном кабинете на втором этаже Федченко, наконец, нарушил молчание и повелительно бросил:

— Раздевайся.

Сам он аккуратно повесил свою шинель на вешалку у двери, прошел к письменному столу и плотно уселся в кресло.

Карцев снял пальто. Федченко подождал, пока он, одернув кургузый, старенький пиджак, сядет, потом большим пальцем не торопясь расправил усы и, откинувшись на спинку кресла, пробасил:

— Ну, рассказывай, милый человек. Все, как оно есть, рассказывай.

Карцев усмехнулся. Ленивое, ироническое равнодушие вдруг охватило его. Это было словно реакцией на пережитое только что волнение. Он был почти рад, что сидит в этой комнате, что никого больше нет тут, только они двое. И что этот «дуб» может сделать ему, что он вообще знает?..

— Закурить разрешите? — с преувеличенной любезностью осведомился он.