Стая

Гюда сопротивлялась — уперлась обеими руками в палубу, замотала головой. В затылке что-то затрещало, захлюпало.

— Я — дочь князя! — теряя силы, завизжала Гюда, нырнула лицом к варяжскому сапогу, вцепилась зубами в открытую из-под голенища икру. От неожиданности Орм охнул, отбросил княжну в сторону, и тут на него метнулось что-то маленькое, замолотило кулачками в живот.

— Остюг… — признав в озлобленном комке брата, всхлипнула Гюда.

Белоголовый одной рукой схватил княжича за рубаху, поднял вверх.

— Умри! Умри! Умри! — продолжая брыкаться и всхлипывать, выкрикивал тот. В свободной руке урманина мелькнул нож, Гюда закрыла глаза.

— Я хочу выкупить у тебя мальчишку, хевдинг. Не веря своим ушам, Гюда приоткрыла веки. Харек поднялся и теперь стоял напротив Орма, удерживая его занесенную руку.

— Тебе не нужен мальчишка. Я возьму его за половину своей доли. Это — хорошая цена, — повторил он.

На драккаре стало тихо, было слышно лишь хриплое дыхание обессилевшего Остюга и плеск волн за бортом.

— Неужели удары этого ребенка были столь сильны, что достойны смерти? Или раб сумел обидеть тебя, хевдинг? — осторожно произнес Харек.

Гюда впилась пальцами в щель меж палубными досками. «Великие боги, пусть Белоголовый отпустит моего брата, пусть Остюг останется жив… » Ее мольбы услышали — ярл ухмыльнулся, убрал нож.

— Эта падаль не стоит половины твоей доли. И еще, Волк, с каких это пор у тебя стало такое мягкое сердце? Может, тебе пора начать пасти овец, как обычному бонду?

Хирдмаьгны засмеялись. Гнетущая тишина отступила, спряталась за борт, поджидая удобного мига.

— Кто знает, хевдинг, кто знает, возможно, когда-вибудь все мы станем пасти овец. Норны[104] слепы, и узор их нитей бывает весьма причудлив, — ответил Харек.

Смирившись, Белоголовый опустил Остюга к своим ногам и, почти не коверкая слов, сказал по-словенски:

— Иди на место Харека. Он отдохнет, пока ты будешь грести.

Кто-то из урман захохотал, насмехаясь над решением ярла, кто-то пренебрежительно фыркнул. Харек шлепнул Орма по плечу:

— Ты правильно обходишься с рабами, ярл. Пусть мальчишка умрет за делом.

Прижавшись к борту, Гюда смотрела, как ее брат, еле переставляя ноги, плетется к сундуку Харека, как садится, берет в слабые руки тяжелую рукоять весла. Склоняется вперед вместе с прочими гребцами, затем разгибается… Вновь склоняется вперед…

В его лице не осталось ничего от прежнего Остюга, однако и слез больше не было — сухие губы монотонно шевелились в такт движениям, светлые глаза мертво глядели куда-то вдаль, не замечая ни скорчившейся у борта сестры, ни стоящего рядом Орма, ни драккара, ни моря. Оставленная в Альдоге душа Остюга умерла…

В Ослофьорде Орм велел ставить парус и идти в Борре[105] — именно там, по словам встреченных по пути сородичей, находился нынче конунг Вестфольда — Олав, сын Гудреда.

Борре оказалось большой зажиточной усадьбой в двадцать домов, стоящей в устье широкой и неспешной реки Логен. Чем-то Борре напомнил Гюде родную Альдогу — вокруг усадьбы тянулся такой же ров, за ним вздымался высокий частокол, на ровных полях, простирающихся от залива до леса, мирно топтались стада коз и лениво жевали траву чернобокие коровы. Крутые валы камней поднимались справа от Борре, на нависающей над заливом невысокой, заросшей вереском скале. У пристани из плотно пригнанных друг к другу бревен так же, как в Альдоге, суетились мальчишки, болтались на привязи небольшие рыбацкие лодки и красовались крутыми бортами несколько крупных драккаров со снятыми мачтами.

Спустившегося на пристань Орма встретили несколько мужиков в серых рубахах и киртах из шерсти. Обступили, принялись расспрашивать. Гюда не так хорошо понимала северный язык, чтоб разобрать все, о чем они говорили, но кое-что все же поняла. Один из мужиков, похоже старший, чья рубашка была окантована по вороту синей с позолотой тесьмой, плотный, кряжистый, с серым лицом и похожими на древесные коренья грубыми ручищами, сказал Орму, что недавно сам конунг Вестфольда почтил его своим присутствием и он, бонд Хугин, весьма рад новым гостям. Он надеется, что новые гости пришли не только с добрыми вестями, но и с большой добычей.

Пока он говорил, двое других мужичков, такие же крепкие, как и старший, только пониже ростом, сновали подле драккаров Орма, помогали хирдманнам сгружать добычу на берег, совались во все потайные углы. Похоже, за приют и ласковые слова Орму приходилось хорошо расплачиваться. Гюда злорадно улыбнулась, подгоняемая пинками, вылезла на берег. После долгого плавания земля казалась слишком твердой. Ноги у Гюды подкосились, и она осела наземь подле мешков и тюков с добычей.

Перекинутый Хареком через борт драккара, в воду у пристани плюхнулся Остюг. Забарахтался, нелепо дрыгая руками и ногами, зафыркал, отплевываясь. Харек соскочил по мосткам на пристань, выудил бултыхающегося княжича из воды, поставил рядом с собой. Тут же их окружили мальчишки, принялись забрасывать Харека вопросами, стрелять быстрыми глазами на ровесника из далекой Гарды, подшучивать, обзывая его то кутенком, то слабаком.